Кемерово, поговорим про город-сад?

С момента отречения Николая II (2 марта 1917) по июнь 1918 в Щеглово, как и по всей Сибири, образовался вакуум центральной власти. Какие-то прежние институты поддержания порядка продолжали по инерции функционировать, но государство на глазах утратило свои вековые функции и окончательно растаяло к началу лета 1917-го. В Петрограде власть перешла к Временному правительству и Петроградскому Совету. А дальше по стране – где как придётся. Сибирь. Места удалённые. Глухие. Люди крепкие и норовистые. Те, кто здесь поселился и выжил, привыкли во всём полагаться на себя. Да и "больной" для России земельный вопрос здесь стоял совсем по-другому, чем в центральных областях. Там всё решало сельское общество: и как землю разделить между крестьянами, и налоги уплатить, и рекрутов в армию отправить. А в Сибири – каждый за себя.
За строгие нравы и независимый характер их сибиряков часто называли "кержакáми". Хотя, это, конечно, не те самые кержаки в прямом смысле (выходцы с севера России, которые в середине 18 века десятками тысяч бежали на восток и расселились от Урала до Дальнего Востока, пытаясь сохранить старую христианскую веру), а просто фигура речи.
Сначала у всех был, конечно, шок: "Как же жить без царя?", но потом прошёл март, апрель, май... В далёком Петрограде в октябре якобы случился загадочный большевистский переворот, во главе которого стоял главарь дерзких пацанов – пахан Ленин. Местные узнавали о "тех" событиях по слухам, которые эхом доходили до Сибири и противоречили друг другу. Ясности о том, чего же хотят эти самые "большаки" не было.
– Слыхал, большаки объявили, что теперича вся земля общая.
– То есть как общая? Я её чистил, обрабатывал, а теперь она общая?
– Ну так получается.
– Ну пусть приходят ко мне за своей долей, я их встречу по-нашему. С порохом и с солью.
– Слышь, Михалыч, дак говорят и бабы у них них теперича общие.
– Ну ежели всё бабы акромя моей, то нехай. Согласен.
– И махорка тоже. Угостишь?
– Щас! Пусть тебя Ленин и угощат.

Здесь, в Щеглово, жизнь текла своим ходом. Ничего не изменилось. "Щеглы" быстро научилось жить самоуправлением. Видя открывшиеся горизонты возможностей, сообразили и решили прибрать к рукам чуток "ничейной" земли (государству в царской России принадлежало 37% земель).
Был ли этот Совет под большевиками? История об этом умалчивает, но вряд ли. В советской пропаганде любой Совет революционного времени стремились изобразить как большевистский. Хотя и в самой "колыбели революции" Петрограде до Октябрьского переворота в советах главенствовали совсем не они, а эсеры и меньшевики.
Однако, один забавный исторический сюжет проливает свет на этот вопрос.

В апреле 1917 в Щеглово приехал проездом недавно освобождённый из туруханской ссылки большевик Яков Боград. Появился он с партийным заданием прочитать местным рабочим агитационные лекции о большевиках и Ленине, фигура которого вызывала много слухов, а значит и живого интереса.
История стремительно взлёта и полного фиаско гениального агитатора курьёзна и проучительна.

В 1913 царская охранка арестовала за революционную агитацию и выслала в Туруханский край меньшевика Якова Ефимовича Бограда. Раскол в партии РСДСП на фракцию сторонников Ленина (большевики) и Мартова (меньшевики) произошел в январе 1912 на конференции в Праге. Первых при упоминании в партийной переписке сокращали до "Б-ки". А в обиходе стали насмешливо именовать "бэки" или "быки".
В ссылке Яков "перековался" в большевика. Никакого дальнего умысла в этом не было. Просто в той деревне, где он "завис", у большевиков была крепкая ячейка, а быть частью чего-то сильного это всегда веский аргумент, чтобы изменить взгляды.
Февраль 1917-го. Царь расписался в полной импотенции по всем фронтам. Временное правительство, придя к власти, своим решением немедленно объявляет амнистию всем политическим, не взирая на их партийную принадлежность.

В Красноярске в итоге скопилось приличное количество освобождённых из ссылки членов партии. Все хотят в Петроград – в самое пекло, но средств на билеты нет. Задаром поезда их не везут, хоть они и пострадали от прежней власти. Какие-то фундаментальные остатки порядка в стране ещё есть. Кто-то рискует ехать "зайцем", но большинство ждут партийной помощи.
Пока лавэ на кармане нет, каждый вечер жарко ведутся традиционные русские споры: "Кто виноват и что делать?". Постановили: "Хватит сидеть и болтать – необходимо немедленно начать агитационную работу в Сибири". Но это тоже требует денег. Наскребли на один билет до какой-нибудь станции поблизости, добавили на текущие расходы и отправили в путь Якова Бограда.

Первой точкой в его турне оказалось Щеглово. В апреле 1917-го он выступил здесь перед рабочими химического завода с лекцией "Кто такой Ленин?". Не задаром. Поразмыслил в пути и решил превратить партийное задание в промысел. Получилось. «Плата за вход 30 коп., солдатам - 15 коп.». Лекция имела большой успех. Лекция имела большой успех. Потому что всем было интересно, кто же такой этот мужик "Ленин"? А Яков Ефимович был талантливым оратором. В Сибири о Ленине говорили всякое. Например, что он брат Распутина и всех баб в европах перебрал. Что у него косая сажень в плечах (примерно 2,5 метра) и два сердца – одно человечье, а второе работает на керосине. Или называли "чёрным шаманом", который объявился перед скорым концом света. Тема была на подъеме. Биограф Ленина Кристофер Рид, кстати, позднее заметил, что «Ленин не родился, он был придуман».

На полученный гонорар Яков Боград заказывает настоящую печатную афишу. Не факт, что типография была в Щеглово, скорее в Томске. Печатный лист бумаги с аршинными буквами ЛЕНИН (1 аршин = 71 см.) произвёл на щегловцев впечатление поболе, чем цирк лилипутов. Публика хлынула. Зал – биток. Гастроли продолжались целую неделю, что для большого, но всё-таки села, прямо скажем, было небывалым аншлагом. Далее, товарищ Бендер Боград отправляется по маршруту Топки–Тайга–Кольчугинский рудник. В Томск он приехал уже в отдельном купе, куря приличную сигару, а объявление о дате и времени очередной лекции подал через газеты. Поработав в Томске, отправился читать агитацию в Ачинск.
Там его и настигли бдительные товарищи по партии и задали очень серьёзные вопросы. В ответ Яков Ефимович выложил на стол и передал в партийную кассу 689 рублей 95 копеек, вырученных за последнюю неделю. Товарищи деньги приняли и выдали ему расписку за подписью кассира Бюро товарища Пекажа.

Подсчитав убытки, наш герой не упал духом, а поехал промышлять на теме актуальной политики дальше. Втянулся. Причём продолжил чёс по тем же самым местам, что и ранее. В этом и была коммерческая хитрость. Публика была прикормленная и ждала свежих новостей от знающего человека. В августе он уже разъезжает с выступлением «Июльские события в Петрограде и задачи рабочего класса». Собирает аудитории по 300-400 человек, о Бограде пишут газеты (Томская губернская газета «Знамя революции» от 2 сентября 1917 года, № 77, например). В сентябре он доработал свою первую лекцию, которая оказалась "прямо в яблочко" и сделал её абсолютным хитом. Теперь она стала называться «Кто такой Ленин и почему его травят буржуазные партии?». Афиши, реклама, все дела.

Финал истории не столь радужный, как её феерическое начало. Главное в революционном деле что? Правильно – вовремя смыться к тёплому морю. А вот товарищ Яков Боград позволил себе увлечься мелко-буржуазной идеей личного обогащения на имени Ленина и подсел на иглу лёгких денег. Пахал как фраер, забыв, что ништяк долгим не бывает. В апреле 1919 года талантливого лектора заметил сам Колчак и приказал посадить в тюрьму, а потом – расстрелять.

Вернёмся в 1918-ый. Теперь по решению майского уездного съезда Советов, это уже город Щеглов. В июне власть в Сибири берёт Временное сибирское правительство и объявляет о создании Сибирской республики (неофициальное название) от Урала до Дальнего Востока. Во главе – опытные областники, которые, видя хаос в Центре, решают отделиться от Москвы. Собирают налоги, вводят в обращение "сибирский рубль", укрепляют как могут закон и порядок. Параллельно с ними появляется и новая грозная сила – по транссибирской магистрали рассеян чехословацкий экспедиционный корпус. Интересны обстоятельства того, как чехословацкие военные численностью примерно в 50 000 человек попали в Сибирь. Их пытались вернуть назад домой в обход фронта – через Владивосток, а далее Америку в Европу. На восток они отправились в 63 составах, по 40 вагонов каждый. Вооружённые и озлобленные.

Видя такие серьёзные перемены, первый щегловский Совет-выскочка благоразумно самораспустился. Но 20 июля 1918 заразную идею подхватило Чрезвычайное народное собрание в Щеглове (присягнули Временному сибирскому правительству). Делегаты с винтовками по-прежнему думают о великом: "Как здесь устроить "город-сад"?".

Щеглов на тот момент был расположен преимущественно на левом берегу Томи. По фотографиям того времени это абсолютная "коленка" – лысая степь, непривычная современному взгляду. Почти настоящая Монголия – ни берёзки, ни ёлочки. Какой тут "город-сад"?

Каких только сказочных планов не напринимают там, наверху, а потом сразу же о них и позабудут. Видали мы на своём веку немало тому примеров. Но этот "бездельник" оказался необычайно живучим и не канул в лету. В кругах сибирских архитекторов объявленный в мае конкурс восприняли вполне серьёзно. Вскоре пошли предложения, среди которых комиссия выделила и наградила проект Павла Парамонова.
По предоставленному на рассмотрение эскизу, это был действительно город-сад в самом высоком понимании этого слова, но готовы ли были к нему щегловцы?

Общий рисунок новой планировки напоминает своим ритмом французские парки а-ля Версаль. Каждая часть города опоясывается зеленым кольцом бульваров «с широкими ответвлениями к окраинам города для подведения чистого воздуха полей к центру». Вся жизнь идёт на левом берегу Томи. Две части города-сада, разделённого р. Искитимкой, соединяются тремя мостами. Центральную площадь предлагалось застраивать только монументальными общественными зданиями «высотой не менее как в два этажа» – собором, театром, музеем, библиотекой, народным домом, кинематографом, административными учреждениями. Её окружают четыре соседки – торговые площади.
Размер приусадебных участков определяется «не 100-200 кв. саж., как за границей, а 400 кв. саж.», то есть около 1820 кв. м (18,2 сотки). Архитектор мечтал о благоустроенных типовых коттеджах, утопающих в зелени яблонь и сирени.

Если перенести план Парамонова на нынешний Кемерово, то центральная площадь расположилась бы аккурат в границах Кузнецкого проспекта от ул. Красноармейской до вокзала. В городской планировке отсутствуют признаки фабрик, заводов или какой-либо другой вонючей хозяйственной деятельности. Идеальный утопический город-сад с парками, площадями и зелёными скверами, спроектированный без учёта ответа на фундаментальный вопрос: «А на какие шиши? Чем же таким загадочным занимаются здесь его жители, кроме того, что гуляют по паркам и скверам? Так сказать, в свободное от разбивания садов время». Выбранный комиссией проект напоминает устройство королевского замка с прилегающими угодьями, на которых живут верные подданные его величества. Обслуживают покой и капризы короля и получают за это жалование в золотых луидорах. Но король-то отрёкся! И что тогда? Кто заплатит за охуительную красоту?

Ошалевшие от открывшихся перспектив стать "Нью-Щеглов" горожане даже успели предпринять кое-какие попытки разметить улицы по проекту Парамонова, но новые времена жёстко дали им «по рукам». То, что в 1918-м казалось светлым будущим вскоре сменилось лихим настоящим. Наступил 1919 год. Колчак наступает. Колчак отступает. Большевики. Роговцы. Идея устройства города-сада уступила место другой, более жизненной заботе – как бы выжить в этой адской мясорубке.
Павел Парамонов, good bye!

Второй заход к заветной мечте щегловцев о жизни среди розовых кустов произошёл уже не по их воле, а благодаря мировой пропаганде, которая призывала пролетариев всех стран соединить свою жизнь с АИК "Кузбас". И они, надев розовые очки, увидели сквозь них и те самые розовые кусты, и небо в алмазах.

В Европе и Америке всё, что происходило в России, зашло на ура как невероятная сказка про удачливую муху-цокотуху: куда-то шла, денежку нашла, купила самовар, стала жить-поживать да добра наживать. Про злодея-паука и неоднозначный финал с новым деспотом – комаром, там не слышали. Пламенные социалисты поверили, что Россия в одночасье, как и предсказывал гений Карл Маркс, превратилась в одну большую коммуну, высшей целью которой стало благо каждого её члена. Прежнего государства больше нет! А что взамен? Ну оно останется где-то там с краю для решения вопросов общего характера. О том, что скрывается за выражением "социализм с человеческим лицом", они имели понимание весьма смутное. С такими восторженными фантазиями паковались чемоданы и покупались билеты в далёкую Сибирь – устраивать "земной рай".

Обязательной частью "идейного пакета энтузиаста" было представление о том, что трудящиеся на новом месте должны жить не только сытно и припеваюче, но даже и более комфортно, чем сейчас в Европе. Нет, трудовой героизм с "дырявыми" сортирами и мозолями на ладонях был не в моде. Это же государство рабочих и крестьян, а не капиталистов и помещиков! И мысль была не только об уютных и тёплых домах. Всё окружающее рабочего человека городское пространство должно преобразоваться под стать новой эре. Да здравствует город-сад!

В 1921 г. Ленин дал АИК "Кузбас" карт-бланш на освоение Кузбасса. Дела колонии шли непросто, но тем не менее достаточно эффективно. Хозяйствовали умело. К 1925 г. у неё накопились значительные свободные средства, которые руководство планировало честно потратить на благоустройство быта сотрудников. Сколько шума сразу поднялось среди компетентных товарищей из советских органов: "За валюту и золото строить тёплые сортиры! Вы что, с ума сошли? Или это вредительство?". С боем, но планы отстояли. Видимо, на тот момент ещё имело значение, что у истоков АИК стоял "сам Ленин". В марте 1926 г. в Щегловск для реализации этих планов из Голландии прибыл архитектор Йоханнес Бернардус ван Лохем – личность весьма левацких взглядов. Опытный, целеустремлённый и способный работать "24 на 365". В Щегловске он увидел шокировавшее его положение дел: «Большая часть рабочих жила под землёй, как кроты. Эти подземные пустоты были закрыты сверху земляными крышами. Жильцов этих домов звали земля́нниками. Зная их жизнь, я решил, что через один год никто больше не будет жить в этих безуютных квартирах».

Задачи построить город-сад ему никто не ставил. Выделяя деньги на строительство жилья и общественных объектов, колония решала свои прагматические задачи устройства быта местных и иностранных рабочих. Но! АИК "Кузбас" стала градообразующим предприятием Щегловска, поэтому смелые начинания голландца фактически положили начало первой успешной реализации плана "город-сад".

Всего за один год с хвостиком (!) Йоханнес ван Лохем провернул большие дела: спроектировал для рабочих и специалистов жильё и социалку, привязал их к местности, организовал строительство при общем дефиците как стройматериалов, так и необходимой техники. Готово!

В Щегловске он планировал изменить существующую планировку левого берега, поскольку заметил, что жилые дома стоят «под дымом» от труб химического завода. Вокруг заводов и фабрик должны были быть разбиты сады и парки, чтобы рабочие ходили на работу и с работы через озеленённую территорию. Для планирования города ему выделили 1000 га земли на правом и левом берегах Томи, где предполагалось построить 5000 жилых домов, магазины, школы, водонапорные башни, бани, заводы, конторы, театры и дома отдыха. Ван Лохем считал, что центр будущего города должен располагаться на высоком правом берегу, поскольку оттуда открывался прекрасный вид на реку и живописный бор.
Не всё задуманное удалось воплотить в жизнь, но масштабы реализованного поражают: знаменитая школа, дома-колбасы и многое другое, ныне, к сожалению, утраченное.

К осени 1927-го ему станет понятно, что пора сворачиваться. Договор советского правительства с АИК был расторгнут раньше – 26 декабря 1926. Планы продвинутого комплексного градоустройства Щегловска с чрезмерной заботой о быте рабочего человека вызывали всё более стойкую неприязнь и раздражение у кураторов колонии. Год назад эти задумки блаженных иностранцев ещё обсуждались, а теперь они настойчиво требовали выбросить из головы все эти занавески «с кружавчиками». Партия ставила задачу "не размениваться по мелочам", а бросить все силы на подъём промышленного производства.

Вопреки вечным склокам и постоянному давлению вокруг «вот это важно, а вот это может и подождать», ван Лохем полюбил Сибирь и в одно время даже хотел остаться в Щегловске. Даже после решения о закрытии АИК он не уезжает, а продолжает работу по задуманному плану, но в письме своему другу в сентябре 1927-го он в отчаянии напишет: «Я сыт по горло Россией и сегодня же уезжаю. Здесь всем заправляет такая шайка ленивых бюрократов, что мне просто необходимо вдохнуть свежего воздуха».
Своё главное творение – школу на Красной Горке, голландский архитектор так не увидит. Её достроят только в 1928 году, после закрытия колонии, внеся досадные изменения в проект (в том числе заменив тёплые туалеты будками во дворе).
Йоханнес Бернардус ван Лохем, good bye!

Считается, что третья попытка реализовать утопию в Щегловске связана с именем немецкого архитектора Эрнста Мая. Её плоды – Соцгород (район у вокзала – улицы Черняховского, Дарвина, Чкалова, Рукавишникова). Однако, можно ли действительно считать проект Мая продолжением идеи "город-сад"?

Впервые Май по-настоящему заявил о себе в 1925 году, когда в короткие сроки обеспечил жильём десять тысяч семей во Франкфурте-на-Майне. Программа «Новый Франкфурт» была беспрецедентной для Германии того времени по своим масштабам.
В мае 1930 года Эрнст Май вместе с группой единомышленников (всего 17 человек) отправился в СССР, где участвовал в разработке архитектурных проектов около 20 советских городов, в том числе и Щегловска.

«Эрнст Май с энтузиазмом взялся за реализацию объявленной в СССР программы строительства новых социалистических городов. 800 человек работали под его началом, из них 150 – иностранные специалисты. Впоследствии мало кому из работавших с Маем советских инженеров удалось избежать сталинских репрессий», – говорит директор немецкого музея архитектуры Петер Кахола Шмаль.
Весь город Щегловск он поделил на десять кварталов с идентичными жилыми комплексами, которые включали четырёхэтажные дома и сопутствующую социальную инфраструктуру – детские садики, столовые, прачечные, школы и прочие полезные человеку труда нужности.

Дома архитектор предложил строить перпендикулярно проезжим улицам по принципу строчной застройки. Вдоль жилых зданий проходили только пешеходные дорожки, а между кварталами предполагались зелёные коридоры – с кустарниками, клумбами и мини-скверами, где немецкий специалист предлагал размещать школы. Дороги шли с запада на восток, а здания размещались таким образом, чтобы солнце проникало во все жилые комнаты.
В 1931-м схему утвердили и строительство закипело. В районе современного вокзала готовят участки под застройку, начинается прокладка по намеченным в схеме улицам инженерных коммуникаций и разбивка первой магистрали широтного направления в сторону Искитимки. Впоследствии она получит имя улица Магистральная (сейчас – проспект Ленина). Станет главной планировочной осью и свяжет привокзальную часть Кемерово с восточными районами. Далее проект Мая терпит ряд существенных изменений, сводящих его на нет. Видимо, от перемены слагаемых сумма действительно не изменяется. Иностранный архитектор + советская власть = бурный, но короткий роман.

Безусловно, с точки зрения существовавшего положения дел, проект Эрнста Мая для Щегловска был гигантским шагом вперёд в социальном прогрессе. Спору нет. Но правомерно ли считать проект Мая продолжением сказочного плана Парамонова? Скучные ровные ряды однотипных домов шеренгами идут до горизонта. Это и есть строчная застройка. Из общественных пространств – только палисадники перед домами и дороги. Здесь нет места ни паркам, ни скверам, следов которых поэтому и не найти сегодня в Соцгороде. Затруднительно даже предположить, где же предполагался центр города по этому плану. Всё чётко и функционально: дом-работа-магазин-кровать. И так по кругу. Это скорее гигантский комфортабельный рабочий посёлок, чем воплощённая утопия.
Но даже и этот бедный на идеи "бесполезной красоты" суррогат города-сада был расценен заказчиками как перебор. На промышленные производства присылают массу рабочих, а им нужно где-то жить. И вместо удобных квартир от Мая требуют проектировать тесные общежития и бараки с общими кухнями и санузлами. Власти это объясняли так: «Главное сейчас – индустриализация страны, а всё остальное подождёт». Возмущённый таким подходом Май написал письмо самому Сталину и с нетерпением ждал его вмешательства, но это не помогло. «Диктатор и люди из его окружения считали, что иностранцы, сующие нос не в своё дело, СССР не нужны», – говорит Петер Кахола Шмаль. В 1933 году разочарованный Эрнст Май разорвал контракт и покинул СССР.
Эрнст Май, good bye!

С отъездом именитых европейцев развитие Кемерово (в 1932 Щегловск переименовали в Кемерово), конечно, не остановилось. Но проблемный "город-сад" решили заменить на типовую неубиваемую классику, которую по прошествии десятилетий признали памятниками архитектуры регионального значения. К началу 40-х выросло первое поколение "красной интеллигенции", которое и воплотило в жизнь современную градостроительную формулу Кемерово.

На плане застройки Кемерово от 1941 г. мы не найдём: Театральной площади и театра Драмы, театра Оперетты, здания Обкома КПСС (ныне - администрация КО) и всей площади Советов в её сегодняшнем виде, как и многих других дорогих сердцам кемеровчан достопримечательностей города, но что-то знакомое во всём этом уже есть.

Известная визитная карточка города – выход на площадь Пушкина с будущей площади Советов сильно заужен. Это просто проезжая часть с двухсторонним движением без привычной аллеи с ангелом. На месте участка улицы Кирова к улице Красноармейской – мимо стадиона – разбит сквер (а неплохая была мысль, да?).

От Обкома партии (ныне - Гимназия No1) в сторону улицы Арочной запроектирована интересная треугольная прогулочная зона "клин".

Глядя на этот план, как будто бы попадаешь в параллельную реальность. Вроде бы всё знакомо и незнакомо одновременно. Кажется, сейчас по небу поплывут громадные цеппелины.

А вообще-то, в итоге получилось неплохо. И даже хорошо!