Леденящая кровь драма из Кемерово

Вот такая хренотень в моей деревне каждый день!

Русская заветная поговорка

Те немногие старожилы, которые ещё помнят эту историю, не любят её вспоминать, но если настойчиво пристать к ним с вопросами, то вы услышите страшное повествование, которое раз и навсегда изменит ваше отношение к медведям.

Возле деревни Осиновка, которая стоит на самом краю Великого Леса (или тайги), всего в 20 км от Кемерово, в 50-е годы располагался леспромхоз. Пилили понемногу лес, выполняли план, трудились на благо родины. Хозяйство было небольшое, но слаженное. Бригадира за успешное выполнение показателей направили на повышение, а на его место прислали задиристого работягу из Мариинска. Коллектив принял его сначала хорошо, как и подобает принимать всякое сверху спускаемое начальство, но он начал по любому пустяку гнуть свою линию, чем настроил против себя всю бригаду. Руководство не выбирают. Плюнули на землю и растёрли. Смирились и стали трудиться дальше.

Долгие годы работал в том леспромхозе лесник – Иван Макарович Стрельцов. Лет ему было на тот момент уже за 50, но мужик он был ладный, собой пригожий и рукастый. В жены он взял Марию Андрееву, которая была его лет на 20 младше. Когда она появилась в этих местах, то судачили разное: дескать, что она из семьи репрессированных, потому за старого и пошла, а кто говорил, что порченная, но жить они стали ладно, вот люди и успокоились.

А ещё с ними жил медведь. Было ему уже лет пять. Как-то охотники пошли в тайгу и напоролись на медведицу с медвежонком – мать зачем-то убили, а медвежонка притащили на потеху в деревню. Иван Макарович, когда увидал такое глумление над детёнышем, в ярость пришёл неописуемую и отбил его у обидчиков. Выходил, как дитя. Да у себя и оставил.

Жил он от деревни отдельно, как бы хутором, потому и мог позволить себе такие вольности. Собаки к мишке привыкли и стали почитать его за своего, а он далеко от двора не отходил, только с Иван Макаровичем на охоту, если что.
Медведь, как известно, животное, силой обладающее могучей и умом наделённое щедро. Хитрая бестия. Не зря его называют «хозяином тайги». Промеж коренных народов вообще считается, что человек не божье творение, а произошёл от медведя. Братом его величают и отцом. Всяк его в наших краях боится, но и уважает одновременно. Бывалые охотники и те избегают в тайге с ним встречи. А уж если она и приключится, то здесь шансы почти поровну.

Иван Макарыч мишку своего никакими кликухами и погонялами типа «топтыгин» или «косолапый» не называл, поскольку считал это обидным, а если и говорил о нём или обращался к нему, то просто – «медведь».
Жили они небогато, но хозяйство у них было крепкое: Мария была не только собой хороша, но к делам способная, а уж муж-то и тем более – на все руки.

Деревенские сначала варежку раскрывали, что, дескать, медведь скотину будет драть, да и ходить теперь по деревне небезопасно, но, видя, что характер у мишки на удивление добрый и незлобливый, поутихли, а со временем и совсем пообвыклись, и никто уже супротив такого соседства вслух не возражал.

Новый бригадир, как появился, сразу заприметил Марию и стал при всяком удобном случае оказывать ей знаки внимания. Видимо, считал он, что Иван Макарович ей не ровня. Баба-то она и в самом деле была видная: щёки румяные, осанка статная, коса русая в пояс. С такой и генералу не стыдно бы в свете показаться, а тут нате – жена лесника.

Повстречает он её как бы случайно на пути домой и давай предлагать любезности: «Добрый день вам, Мария Ивановна. Сумочки-то ваши тяжёлые, давайте вам подмогу донести». Вроде, как и просто дружеская помощь, но, как известно, просто так и прыщ на жопе не вскочит. Мария отвечала на эти подкаты холодно, но, чтобы не обижать человека, резко ему от ворот поворот не давала – всё-таки мужнин начальник.
Семён Ильич Филькин, так звали этого бригадира, меры в своих желаниях не знал и задумал-таки заполучить себе желанное любым путём. А чтобы муж – т. е. Иван Макарович – под ногами не болтался, решил услать его куда подальше. Времена-то были уже после разоблачения «культа личности» не те. Вот если бы чуток пораньше, то написал бы он куда надо донос «с фактами» и наблюдениями, и… решённое дело. А сейчас такие номера уже не проходили. Действовать нужно было с умом, да осторожно.

Договорился он, охальник, в областной конторе, чтобы новые пилы выписали, и тут же вызывает к себе в вагончик Иван Макаровича:
– Иван, есть у меня для тебя важное поручение. Нужно съездить в командировку в Новосибирск да получить пилы для бригады.
– Семён Ильич, я же не по этой части. Не обучен, как там с этими пройдохами на базах разговаривать. Лучше уж ты кого другого пошли, посметливее.
– Иван, де некого. Я бы и сам рад поехал, да вот что-то в боку третий день ломит – еле хожу. А пил новых не будет – план завалим. Останемся без премии. Выручай!

Делать нечего, собрался Иван Макарович и на следующий день уехал по поручению, а хитрая бестия бригадир тут как тут у его порога с букетиком и бутылкой сладкого вермута:
– Мария Ивановна, день рождения у меня сегодня выдался. А я тут, сами знаете, ни с кем не приятельствую. Работа у меня такая – со всех спрос держать. Одному отмечать, право слово, горестно. Не окажите ли мне любезность составить компанию?
Делать нечего, пустила его в дом.
Посидели немного для порядка, да выпроводила она его скоренько – сказалась больной головой.
Медведь за всем этим из-за стайки тихонько наблюдал, да звука никакого лишнего не издавал – только ушами шевелил.

Через три дня вернулся домой Иван Макарович радостный, с поручением исполненным. Медведь как его увидел издали, сразу навстречу ему вразвалочку. Обнялись. И давай он ему что-то на ухо шептать да языком шершавым его вылизывать. Погрустнел хозяин и спрашивает у жены:
– А что, гости у нас были незваные?
– Да, бригадир заходил вчера вечером. День рождения у него был, оказывается. А он здесь ни с кем не дружный. Вот и припёрся ко мне зачем-то.
– А ты что, безотказная?
– Ваня, ну не выгонять же его было, раз праздник такой у человека. Пустила. Отметили чуток, да выпроводила его по-быстрому.

Иван Макарыч крякнул, мотнул головой, но больше тему не поднимал. Не понравились ему такие новости, но жену свою любимую не держал он за шалаву беспутную. «Может и правда прижало человека в одиночестве, вот и пришел он по-соседски отметиться», – уговаривал он себя.

Время шло, а Семёну пуще прочего шла охота залезть Марии под юбки. Вот и думал он и так и эдак, как бы спровадить ещё раз куда-нибудь подальше мужа. А тут и случай подвернулся.
В Красноярске объявили конкурс на лучшего лесника со всякими ихними соревнованиями для рукастых: изготовление деляночного столба, искусственных гнездовий, тушение условного пожара да посадка саженцев. Вызывает он к себе Иван Макаровича и говорит:
– Иван, тут дело такое важное нарисовалось. В Красноярске конкурс на лучшего лесника по Сибири организовали. Считаю, тебе надо участвовать. Ты же лучший, я тебя знаю!
– Семён, да зачем мне это?
– Иван, ты что, не советский человек? Тебе, может быть, и не надо, а для коллектива – важно! Премия, показатели. Собирайся. Через два дня едешь.

Ну что делать, если для коллектива нужно, то не поспоришь. И уехал он на цельную неделю.
А хряк бесстыжий, бригадир, тут как тут у его крыльца нарисовался и нате соловьём заливаться про душу-то его одинокую, никем не понятую, да жизнь его тяжёлую холостяцкую. И так каждый вечер. Елда у него сквозь штанину коромыслом дыбится, тока что пока не дымится. Мария, мужем учённая, его в дом уже не впускает, а на крылечке с ним беседует, чтобы компроментации никакие ей потом не вчинялись. Медведь за всем этим непотребством из-за угла в полглаза сечёт да сопит недовольно, ноздри, как желваки у человека, ходят.

Прошла неделя. Вернулся хозяин с почётной грамотой. Место занял он там какое-то высокое. Мишенька, как только вершок его картуза увидал, сразу к нему со всех лап. Обнялись, и давай он ему на два уха всё излагать в деталях подробнейше. Пуще прежнего Иван Макарович закручинился, да опять разговор начинает нелюбый с женой своей ненаглядною:
– Марьюшка, а что, опять бригадир приходил?
– Мимо шёл да заглянул пару раз. Но внутрь я его не пущала, как ты и учил. Так, на крылечке беседовали. Говорит, надо мне работу искать хорошую, вот он меня политической грамоте и обучал – все новости, которые знал, мне пересказывал, да как на вопросы мудрёные отвечать, если что, подсказывал. Может и правду мне, Ванечка, занятие подыскать денежное, а то годы идут, а я всё дома да дома. Да и рубль другой будут нам не лишние.
– Ладно, после поговорим.
И опять закруглил разговор Иван Макарович, чтобы ссоры на пустом месте не раздувать огненной. Живут дальше, как будто бы ничего и не было.

А у бригадира причиндал прям закипает, чисто пар от него идёт. Днём и ночью только об одном и думает, как бы оседлать жену пригожую, да некстати чужую. Глаза закроет и сразу ему видения, как он мнёт бампера её холёные да грудь поцелуями слюнявыми осыпает, а она в ответ вздыхает томно и грудь её в такт движениям его колышется. Работа никакая ему на ум уже не идёт. То в одном он её положении представит, то по-другому приложит – всяко сладка ягодка. Неделю целую ходил и думку маял – как бы спровадить мужа в края далёкие, да на подольше.

Лицом весь сер стал – ничего не ест и не пьёт. Иссушила его вконец лихорадка пылкая. И вот, вдруг выпала удача несказанная! Случай сам собой угораздился. Как в народе говорят: «Бог не фраер. Он всё видит».

Пришла разнарядка на обучение передовым методам ведения лесного хозяйства с командировкой ажно во Владивосток, да на целых два месяца. Как увидал он это бумажку, то натурально подпрыгнул от предвкушения, а в воображении тотчас картинки закрутись такие срамотные, что даже совестно вам их пересказывать. Сразу гонца послал за Иван Макаровичем:
– Иван, тут такое дело наметилось! Надо тебе во Владивосток съездить на обучение.
– Я же только что из Красноярска. Семён, совесть имей!
– Стрельцов, Вы что себе позволяете? – перешёл он на официальный тон и даже встал со стула, чтобы показать, как он возмущён такой политической близорукостью. – А кого я ещё пошлю? Вечно у вас личное идёт поперёд общественного! – он вышел из-за стола, подошёл поближе и взял соперника за плечи.
– Одумайся! У тебя вот и грамота почётная, и хозяйство образцовое, а мыслишь ты как частник заскорузлый, не по государственному. Вот ты сам посуди – ты у меня лучший работник. Партия в таких, как ты, вон каки силы да деньжищи вкладывает, чтобы знаний дать вам, дуракам, новых, а ты отказываешься! Не хорошо это, не по-нашему – не по-коммунистически. А я тебя ещё хотел в партию рекомендовать…
– Ладно, когда ехать?
– Да хоть завтра! Вот. Время не ждёт, – и для убедительности он помахал перед лицом Иван Макаровича бумагой с разнарядкой. – А мы уж тут за твоим хозяйством присмотрим, пособим. Ты там не переживай, посвяти каждую минуту на пользу дела.

Собрался лесник по-быстрому, с Марией попрощался скупо, коротко, с медведем обнялся дюже крепко, по-товарищески, и был таков.

На следующий день бригадир опять у крыльца Марии с букетом пышным и флакончиком духов из сельпо отирается, а сам нарядный, при галстуке, ну чисто индюк:
– Мария Ивановна, позвольте вам от всей души презент. В честь дня парижской коммуны.
– Ой, да не надо.
– Обидеть хотите, а я ведь хотел от всей души…

Постояли, поговорили, а потом бригадир вдруг вспомнил про срочные дела в конторе и засобирался домой. Быстро попрощавшись, пошёл к околице, да не дошёл. Ойкнул, присел и как завоет белугою:
– Нога! У-у-у-у! Ногу подвернул.
Ну, Мария, простодушное создание, к нему кинулась, притворцу. А как не помочь человеку, если у него на твоих глазах горе приключилось такое недужное? Попробовала его поставить на ноги, а он вопит, как змеёй ужаленный:
– Ой, ступить не могу. Боль резкая. Невыносимая.

Так, опершись на её плечо, он до хаты лесника и доковылял. Вошли внутрь, а медведь за всем этим представлением смотрит пристально и сопит уже совсем не по-доброму.
Усадила она его на лавку. Сняли сапог, размотали портянку. Сидит он, охает, а сам всё по сторонам оглядывается да жарким взглядом к хозяйке пристраивается. Голова у него натурально кругом идёт от предвкушения – как бы момент улучить подходящий да задрать ей юбки в конец-то. А дальше – дело молодецкое, всё сладится. Любовь — это не только нежность, но и огонь кромешный.

Тут дверь распахивается, и на пороге объявляется нежданный хозяин – Иван Макарович, а из-за его плеча морда медвежья просовывается, злющая-презлющая:
– Семён, ты что здесь делаешь?
– Да вот, мимо проходил и ногу подвернул. А ты что, не уехал?
– Убирайся вон из моего дома, – с этими словами сгрёб он бригадира и вышвырнул его на улицу прицельненько. И нога-то сразу прошла волшебным образом.
– Ты что творишь! Я с тобой разберусь!
Изменился лицом Иван Макарович и отвечает ему не зло, а так с прохладною усмешкою:
– Разберёшься? Хорошо. Это ты дело говоришь. Завтра – дуэль. Стреляемся на ружьях. Не зассышь?
– Какая дуэль! Ты что, спятил?
– Честная. Честная дуэль. А не придёшь, не быть тебе больше бригадиром. Всякий будет знать, что ты ссыкло трусливое и слово твоё гроша не стоит ломанного.
Мария к Ивану кидается, пытается его успокоить, а медведь её удерживает – дескать, не суйся баба, когда мужики разговаривают по-серьёзному.

В ту ночь ушёл Иван Макарович спать в сторожку лесную, чтобы с бабой своей не вступать в пересуды раздражающие.

Назавтра прислал Иван Макарович к нему секунданта – лесоруба Кузьму Пронина и обозначил место и время, где и будет проведена дуэль.

Стреляться условились с 50 шагов. Зарядили ружья жаканами. Первому выпало стрелять Семёну. Встали они в позицию. Бригадир прицелился, и был уже готов прозвучать выстрел, когда выбежала из лесу Мария и кинулась к ним. Встала промежду них и как заголосит:
– Что ж вы придумали, окаянные! В мирное время, да стреляться. Прекратите немедленно, ироды!
– Уйди, Мария. Это дело чести. Только один из нас должен остаться в живых, – попытался урезонить её Иван.
– Нет! Не допущу! – закричала она, и в этот момент палец Семёна случайно нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Мария медленно осела, а на белой её блузе расплылось красное брусничное пятно.
Иван бросился к жене, а Семён, в недоумении от произошедшего, растерянно опустил ружьё.

Между тем медведь, который всё это время тихо сидел на краю поляны, буквально в два прыжка настиг Семёна и в один момент мощным ударом лапы снёс ему голову. Секунданты, видя сей произошедший ужас, в панике бросились бежать прочь. А мишка, издав страшный рык, спокойно сел рядом с обезглавленным телом, из рваной шеи которого затухающими пульсациями продолжала вытекать дурная кровь.

Иван Макарович, плача, опустился на землю рядом с медведем. На руках у него была Мария, которая погибла мгновенно. Пуля попала ей прямо в сердце.

Мужики-секунданты, когда добежали до деревни, сначала толком не могли рассказать, что же там произошло, а когда пришли в себя и поведали о страшной дуэли, то односельчане сами на делянку не пошли, забоялись, а послали в село Елыкаево за участковым – своего-то им не полагалось.

Милиция приехала где-то через час с лишком. Осмотрели место дуэли. Труп бригадира лежал на том же самом месте, где он и упал, а голова, оторванная страшным по силе ударом, отлетела аж на семь метров. Тела Марии нигде не было. Пошли милиционеры арестовывать медведя и Иван Макаровича, да только пусто было в доме лесника. Не нашли они там ни хозяина дома, ни хозяина тайги.
Спешно собрались подельники и ушли в лес. Тело несчастной Марии забрали с собой. Больше их никто никогда не видел.

Об этом инциденте газета «Кузбасс» опубликовала короткую заметку: «Случай на охоте», в которой написали, что 25 июля 1958 г. при встрече со свирепым медведем трагически погиб на охоте бригадир леспромхоза №56 Семён Ильич Филькин. Родным и близким – соболезнования. Коллективу – всесторонне усилить меры и, невзирая на сложившиеся обстоятельства, приложить усилия к выполнению плана. Про Марию и Иван Макаровича – ни слова. И всё.

Родных у него не оказалось или никто не проявил заметного интереса к событию его внезапной смерти. Селяне наотрез отказались забирать труп с набекрень пришитой головой для похорон. Какое-то время провалялся он в морге, а потом, когда вышли все сроки, закопали его за казённый счёт в безымянной могиле. Собаке – собачья смерть. Хотя, почему так говорится и при чём тут эти благородные животные, я не знаю.