кошкин дом

Жили-были в городе Кемерово, на улице Кирова, дом 16 — восемь котов.
Не один, не два, а целых восемь. Это был Кошкин Дом.
Дом, где всё мурчит.
Дом, где на подоконнике обязательно кто-то спит.
Дом, где каждую подушку облюбовали хвосты.
И где каждое утро начинается с:
— Мяу! Я уже три минуты как голодный!

Кошки в этом доме были не просто пушистыми. Они были особенными.

🐱 Пышка — мягкая и круглая, как сдобная булочка.
Любила, когда ей тёрли нос, и от её мурчания становилось уютно даже в ванной.
Говорили, что если Пышка позволит кому-нибудь потереть свой нос, то на следующий день у этого кого-нибудь обязательно будут хорошие оценки на экзаменах — даже если он учил всё по пути в школу, глядя на обложку тетради.
Ходит легенда, что однажды на улице ей случайно встретился студент по имени Федя. Он опоздал на автобус, потерял шпаргалку и был уверен, что его ждёт неуд и пересдача.
Но Пышка посмотрела на него снизу вверх, встала на задние лапки и подставила свой нос.
Федя потёр его. Пышка муркнула.
А на экзамене Федя вдруг всё вспомнил. Даже то, чего никогда не знал.
Правда, он сдал математику, хотя должен был идти на географию. Но зато — на отлично.
С тех пор говорят:
"Потереть Пышкин нос — это как завязать бантик на хвосте удачи."

🐱 Хвастун был высокий, ловкий и всегда наверху.
Шкаф — его трон.
Холодильник — наблюдательная вышка.
Карниз — балкон для важных размышлений.
Он считал себя старшим по высоте, а значит — старшим по всему.
— Порядок — это когда ты смотришь сверху и не участвуешь, — говорил он, лениво подмигивая Жуже.
Хвастун не играл, не прыгал и не валялся на ковре.
Он наблюдал.
А потом делал вид, что всё понял. Даже если ничего не понял.

Но однажды всё пошло... не по высоте.
Это был совершенно обычный день. Пельмешек спал, Сосиска пел, Жужа перекладывала подушки.
А Хвастун, как всегда, залез на самый высокий шкаф. Новый. Глянцевый. Скользкий.
Он устроился удобно, усами проверил угол падения света и закрыл глаза, чтобы понаблюдать за остальными во сне.
И вдруг — ветер.

Сквозняк прошёл по комнате и резко дёрнул штору. Штора, как настоящая театральная актриса, взмахнула собой в сторону Хвастуна… и коснулась его уха.
МЯУ!!!
Это был не просто мяу. Это был "мяу" с душой, драмой и прыжком в неизвестность.
Хвастун, забыв обо всём, прыгнул со шкафа... и приземлился прямо на Пельмешка.
Пух! Бум! Бам!
— Мяу! Мяу!
И взгляд Жужи:
— Это ты сейчас исследовал новые тактические подходы к приземлению?

Потом все долго обсуждали «Шторный Инцидент».
— Никто не застрахован от неожиданного приземления Хвастуна, — философски говорил Сосиска.
— Даже высота не спасает от внезапных шорохов, — добавлял Карман.
— Хорошо, что Пельмешек был в хорошем настроении, — шептала Пышка.

А Хвастун…
Он сидел в углу, вылизывал хвост и молчал. Это был важный, обдумывающий молчок.
Теперь все знали: Даже если ты выше всех, даже если у тебя трон, штора может прийти за тобой.
И только настоящий кот умеет после этого не потерять котоважение.

🐱 Карман — желтый хвост, хитрая морда и великолепные желтые усы.
Карман коллекционировал монетки.
Его миска стояла высоко, там он обычно и сидел, ел что-то вкусное, и ждал чего-нибудь неожиданное.
Однажды он доедал сосиску, когда под его окном прошёл человек.
Грустный мужчина. С усталым лицом, и глазами, в которых была тишина и ожидание.

Он увидел Кармана и спросил:
— А что будет, если я попаду монеткой в твою миску?
Карман, дожёвывая сосиску, ответил:
— Тебе за это ничего не будет. Только не попади в меня. Я — не миска.
Мужчина усмехнулся, достал из кармана монетку и кинул.
Дзынь! — чисто, красиво, прямо в миску.

— А что дальше? — спросил он.
Карман повернулся:
— А ты успел загадать желание, когда бросал?
— Эм… Нет.
— Тогда бросай ещё раз.
Мужчина снова достал монету. Вторая попытка — и снова в миску.
— Теперь что?
Карман почесал лапой ухо, посмотрел на небо и лениво сказал:
— Иди домой. Жди. Если у меня будет хорошее настроение — исполнится.
— Ты это… гарантируешь?
— Я — Карман. Я никогда ничего и никому не обещаю. Я просто… иногда делаю.

Прошло три дня.
Карман дремал на подушке.
И вдруг — появился тот самый мужчина.
— Эй ты! Как тебя зовут?
Карман, не торопясь открыл один глаз, потом второй:
— Карман.
— А меня — Фёдор Иванович! У меня будет сын! Слышишь?! Сын! Я загадал — и получилось!

Карман зевнул, потянулся и посмотрел на пакет в его руках.
— Это тебе. Килограмм сосисок. Самых лучших. Ты… волшебный кот, понял?
Карман склонил голову.
— Ну, вот видишь. Я всегда говорю только правду. Давай сюда свои сосиски.
И забрал целый килограмм — в счёт исполнения желания.
А миска звякнула от удовольствия.

С тех пор ходят слухи, что если загадать правильно, попасть метко, и не разозлить Кармана, то желание обязательно сбудется. Но только, если кот в настроении.

🐱 Пельмешек — круглый, добрый и всегда спящий. Как подушка с сердцем мудреца. Никогда не торопится, говорит редко, но если уж сказал — слушают даже мухи.

Он был в этом Доме — Главным.
Не потому, что мяукал громче всех, а потому, что все знали: на него можно положиться.
Он мог убаюкать взглядом и пристыдить молчанием.
Если он давал полизать свою лапу — это был знак великой дружбы и глубокого доверия.
А тот, кто однажды лизнул лапу Пельмешка, уже не мог предать — не позволяла совесть, да и страшновато было.

Как-то раз, давным-давно, когда Пельмешек был молод, тонок и ещё романтичен, но уже с той самой уверенностью, которую имеют только очень особенные коты, он шёл по двору, никуда не торопясь, и ни от кого не шифруясь. Как будто бы этот двор принадлежал только ему. А может быть, так оно и было.
И вдруг из-за угла выскочила стая.
Собаки! Нет, не злые, а просто глупые. Молодые, шумные и невоспитанные.
Им показалось, что этого кота можно напугать. Поиграть. Погонять.
Они окружили его и залаяли. Одна прыгнула. Вторая обошла сзади. Кто-то уже готовился схватить.

Но Пельмешек не убежал.
Он сел. Прямо посреди круга.
Спокойно. И даже зевнул. А потом — громко, коротко, очень по-котовьи — зарычал. И прыгнул. Его лапы сверкали как молнии. Раз! Два! Три! Он катался по земле. Уворачивался. Сжимался как пружина и взлетал в воздух как кузнечик.
Удар — цап по носу! И одна собака взвизгнула и отбежала подальше.
Удар когтём! И другая собака, жалобно скуля кубарем отлетела в угол.

Когда стая, испуганная и в недоумении, отступила, он выпрямился, отряхнулся, и прошёл мимо них.
Только ухо было порвано — совсем немного.
Как зазубрина на медали.
С тех пор его никогда никто не трогал. Он стал хозяином двора, в который иногда позволял заходить собакам, если у него было хорошее настроение.

🐱 Иголка была худенькая, быстрая и будто сплетена из тишины и тени.
Она гонялась за пылинками, шепталась с солнечными бликами и всегда появлялась рядом, когда кому-то было грустно.
Не для утешения.
Не для слов.
Просто ложилась рядом и тихо касалась щекой.
Но была у Иголки одна тайна, о которой узнали не сразу.

Она умела петь.
Не просто «мяу-мяу», как Сосиска. И не как Вжик, который однажды попытался спеть, пробегая мимо миски, так что все тогда испугались и подумали, что напали собаки.
Иголка пела настоящие кошачьи песни — тонкие, глубокие, как сны на подоконнике.
Те, кто слышал, говорили:
— Это как будто внутри мурлычет что-то, чего ты давно ждал.

Слухи о голосе Иголки разнеслись далеко.
Однажды в Кошкин Дом приехали трое котов из Москвы.
Все в галстуках-бабочках, с нотными тетрадями и серьёзными лапами.
Они были из КоТсерватории имени Мурчальского, при Большом Подоконнике.
— Мы слышали, — сказал самый лохматый из них, — что здесь живёт кошка, которая поёт, как будто зима вздыхает под пледом.

Сосиска обиделся.
Пельмешек зевнул.
А Иголка просто кивнула. Она села у окна. Закрыла глаза. И запела.

Это было не просто пение.
Это был зимний вечер, в котором закипает чайник.
Подушка, которая помнит твои сны.
Старый ковёр, который знает, как ты в детстве бегал по нему маленькими мягкими лапками.

Один из московских котов лёг на бок.
Другой заплакал.
А третий шепнул:
— У меня в сердце... кто-то потянул клубок за ниточку. И распутал узел...

Когда песня закончилась, в комнате наступила такая тишина, когда слышно как шевелятся у котов усы.
С тех пор к Иголке стали приезжать. Ученики, слушатели, коты с большими ушами и большими ожиданиями. Она никогда не брала плату за свои уроки.
— Чтобы петь, — говорила Иголка, — нужно не ноты знать, а у кого внутри пусто.

А в Кошкином Доме знали:
Если ты проснулся с комком в груди, если подушка ничего не шепчет, если даже Пельмешек не улыбается — иди к Иголке.
Не проси. Просто сядь рядом. Она почувствует.
И если повезёт, если ночь будет мягкой, если миска звякнет в коридоре — она споёт.
И всё снова встанет на свои лапы.

🐱 Сосиска был наполовину жёлто-рыжий, наполовину чёрный, длинный и вечно мурлыкающий.
Он не просто мяукал — он комментировал жизнь.
— Мяу, я иду.
— Мяу, я думаю, ты сидишь на моей подушке.
— Мяу, я придумал новый способ спать на боку, накрывшись хвостом.
Он мурлыкал во сне, разговаривал с тенью от шторы и однажды спорил с вентилятором — кто громче шумит.
А ещё Сосиска умел шептать сказки на ухо.
Если кто-то не мог уснуть, он подходил, устраивался рядом, прикрывал глаза и начинал:
— Это было в ту самую ночь, когда звезда упала в миску с молоком, и молоко стало холодным...

Его сказки были длинные, запутанные и очень тёплые.
Их никто не мог дослушать до конца — потому что засыпал.
А Сосиска гордился этим:
— Я единственный рассказчик, которого не дослушивают до конца.

Однажды он решил рассказать Самую Длинную Сказку на Свете.
Это было в конце ноября. Падал мягкий снег. Все коты тихо лежали. Было как-то грустновато. Даже Карман молчал.
Сосиска потянулся и сказал:
— Так, сегодня будет Сказка. Но не простая. А самая длинная в мире! С паузами для мурчания! С неожиданными поворотами и ожидаемыми хвостами!
— А зачем нам длинная? — зевнул Пельмешек. — Нам бы короткую, но с тёплым концом.
— Потому что длинная сказка — это как зима: долгая, пушистая, а потом внезапно весна! — торжественно ответил Сосиска.
И он начал рассказывать.
Сначала сказка была про кота, который попал в супермаркет и искал полку с облаками, которые пахнут как сосиски.
Потом — про тапки, которые сбежали и завели семью под диваном.
А дальше — про мышонка, который учился быть собакой, чтобы все от него убегали.

Коты слушали. Шевелили усами. Пытались не уснуть.
Но один за другим — начали засыпать.
Пышка — прямо на втором "тапке".
Карман — когда услышал слово "мышь-философ".
Иголка — на моменте, где ветер был главным героем.
Даже Жужа — тихо муркнула и свернулась клубком на правильно сложенном пледе.
Когда Сосиска дошёл до момента “...и тогда кот понял, что важнее всего — спать 16 часов в сутки…”, он понял, что все спят.

Он улыбнулся.
— Всё так и надо. Сказка работает...

Если потереть нос Сосиске — той же ночью тебе может присниться сказка.
Не обычная, а котосказка: про рыжие облака, которые мурчат, про тапки, умеющие танцевать, и про одинокую подушку, которая наконец-то нашла своего кота.
Считается, что Сосиска выбирает сны по запаху рук.
Если твои ладошки тёплые и добрые — он подарит тебе сон, в котором всё заканчивается вкусно.
А если ты сомневаешься — потри ещё раз.
На всякий случай.

🐱 Вжик — синий хвост, чёрная как уголь морда — будто сделан из искр, ветра и намерения очень срочно что-то узнать.
Он не просто бегал — он вжикал.
Появлялся и исчезал.
Мелькал, шуршал, перелетал с полки на пол, со шкафа в ванну, из ванной в кладовку и обратно — прежде чем ты успеешь сказать "Мяу!"
Он мог пронестись через всю квартиру и не уронить ни одной чашки.
Ни даже пёрышко, которое Жужа хранила как украшение интерьера.
Быстрее него был только свет. И то — не всегда.

Он не ходил — он появлялся как по щелчку хвоста.
Не разговаривал — свистел ушами.
Не ел — перехватывал кусочки еды прямо на повороте.
Иногда Вжика не было видно весь день, но в доме появлялись:
— открытая дверь кладовки,
— след от лапы на потолке,
— тапки, которые стояли носами в разные стороны, как будто окончательно разругались.
Все знали: если что-то переместилось — значит, здесь где-то рядом был Вжик.

Но однажды Вжик... остановился.
Это был обычный день.
Карман звякал монеткой, Пышка грелась на солнышке, Сосиска спорил с тенью, Иголка охотилась на пылинку.
А Вжик просто сидел у миски и смотрел, как по её стенке медленно стекает капля воды.
— Он заболел? — прошептала Пышка.
— Или задумался? — предположил Сосиска.
— Может, он потерял ускорение? — тихо добавила Иголка.

А Вжик молчал.
Он смотрел на каплю так, будто это была вся Вселенная.
Вечером к нему подошёл Пельмешек, уселся рядом и спросил:
— Всё в порядке, малыш?
Вжик не сразу ответил. Потом сказал:
— Я хотел понять, что я пропускаю, пока бегаю.
Я знаю, где в шкафу дырка, где под ванной теплее, где шторы громче.
Но я никогда не смотрел, как двигается капля.
Я не слышал, как звенит миска, когда из неё никто не ест.
Я не знал, что в тишине тоже можно мурлыкать.
Это было открытие.

Вжик стал не медленным, а внимательным.
На следующий день он снова вжикал по Кошкиному Дому со скоростью космического мяука, с точностью лапы, с энергией двух котосфер.
Но теперь он иногда останавливался.
Смотрел.
Слушал.
Запоминал.
И если кто-то спрашивал, почему он вдруг замер у окна, он говорил:
— Просто слушаю, как шепчет солнечный зайчик. Знаете, очень интересный собеседник.

С тех пор в Кошкином Доме говорили:
— Вжик — это скорость, которая умеет думать.
А иногда — даже чувствовать. Потому что настоящий вихрь — не тот, кто всё сносит, а тот, кто умеет остановиться вовремя и сказать: «мррр» — себе, миру и капле воды.

🐱 Жужа — была пушистой хозяйкой Кошкиного Дома.
В её взгляде всегда было чуть-чуть: “Мы что, теперь живём как собаки?”.
А если кто-то, поиграв с тапками, оставил их лежать по диагонали — Жужа подходила, дышала строго и молча их поправляла.

Она не командовала — всё слушалось само.
Подушки на диване ровнялись, если она проходила мимо.
Миска Вжика не прыгала вместе с ним, когда он прыгал сам.
И даже тень от шторы ложилась под нужным углом, когда Жужа смотрела в окно.
В общем, всё было на своих местах.
Но однажды всё поменялось.

Это была очень странная ночь.
Сначала Сосиска замурлыкал во сне кошачью песню задом-наперёд.
Потом Пельмешек попытался улечься на кухонный коврик — а он всегда спал только в своём потёртом кресле.
Карман проснулся и не смог найти свою любимую монетку — хотя она лежала прямо перед его носом.
Даже Вжик — не перебирал во сне лапами. Он просто лежал. И шевелил ушами. Молча.
Всё это было так странно...

Все начали чувствовать, что что-то не так. Как будто кто-то перепутал их сны местами.
— Мне снился сон, как будто я — Жужа, и ругаю Пельмешка за то, что он спит не там! — мяукала Иголка.
— А мне снилось, что я… я летаю! Но в тапке! — жаловалась Пышка.
— А я ничего не помню. Наверное, кто-то забрал мой сон. Это же полный беспорядок! — шептал Карман.
И только Жужа сидела, смотрела в окно — и молчала.
Она всё поняла.

Это была Ночь Перепутанных Снов.
Такое случается раз в сто лет, когда в небе спят все звёзды сразу и ни одна из них не следит за порядком снов. Сны путаются, меняются местами, теряются или оказываются не в том коте.

Жужа вздохнула.
Встала. Взяла мягкую подушку, свою расчёску и шерстяной колокольчик — и пошла на работу.
Она тихо прошлась по комнатам.
Расчесала Пельмешку усы — и он снова увидел во сне своё любимое кресло.
Пошептала что-то над миской Кармана — и он проснулся, нашёл монетку и лизнул её языком.
Подложила подушку под морду Вжику — и он снова побежал, даже во сне.
А потом легла рядом с Сосиской, коснулась его лба хвостом — и тот запел. Мурлыкая правильно. С нужной интонацией. В нужной тональности.

Утром всё было как всегда.
Подушки ровные.
Шторы на месте.
Миски полные.

— Что это было? — сонно спросила Пышка.
— Просто... сны забыли кому сниться, — ответила Жужа. — Я всё разложила по котам.
И с тех пор, если кому-то снится что-то странное — например, что он тигр или что ты — подушка и все на тебе спят, а тебя это нравится — все знают: Нужно срочно обратиться к Жуже.
Она по запаху отличит потерянный сон от чужого.
И вернёт.
С ласковым ворчанием.
А если этого вовремя не сделать, то чужой сон может укорениться в котоголове, пустить корни и поселиться прямо среди усов.
Чужие сны — они как блохи — маленькие, прыгучие и попадают только туда, где забыли закрыть мысли на ночь.

Жужа их нюхом чует — она вдохнёт воздух, фыркнет, прищурится и скажет:
— Ага. Вот ты где, сон-чужак. Слезай с уха, пока не начал шептать глупости про летающие пылесосы.
Если сон упрямый, то он цепляется за усы, делает вид, что он «вообще не сон, а воспоминание» или даже «тёплая мысль».
Тогда Жужа втягивает воздух ещё раз, цокает языком и тихо, но грозно произносит:
— Последний раз предупреждаю. Уходи по-хорошему, пока не позвала Иголку — она выманит тебя пыльной песней.
Сон вздыхает, морщится, вздрагивает — и уходит. Иногда — через нос. Иногда — сквозь одеяло. Один раз — нырнул в мыльницу и стал мыльным пузырём.
После этого Жужа лапой поправляет у кота ухо, кладёт ему под щёку правильный сон и бормочет:
— Вот. Этот твой. Про печеньку, подоконник и плед. Без тигров и говорящих розеток.

И тогда кот спит спокойно.
И все знают:
Пока Жужа в доме — сны не перепутаются. Даже если сами не помнят, кому они предназначались.


Все вместе они называли себя «Банда Пельмешка». Так назывались самые тёплые, добрые и пушистые существа в этом доме.
А потом появился он. Шнурок.
Тонкий, пронырливый, с хвостиком-антенной и глазами, в которых жили шалости и звёзды.
И с этого дня в доме стало на одну сказку больше.

А дело было так…