кошкин дом Глава 7

Сегодня был замечательный мур-день.

С самого утра солнце заглядывало в окна Кошкиного Дома, а лёгкий запах булочек с кухни будил даже тех, кто собирался спать до обеда.

Жужа ещё с утра занялась готовкой — достала из кладовки банку сливочного паштета с тунцом, разложила булочки и так ловко шуршала на кухне, что даже Хвастун соскочил со шкафа посмотреть, не перепадёт ли и ему что-нибудь вкусненькое.

Шнурок с самого пробуждения чувствовал, что сегодня — какой-то особенный день. Не праздник и не чей-то день рождения, но всё казалось чуть ярче: солнечные пятна на полу были теплее, игрушечная мышка бегала быстрее, а подушка у батареи казалась мягче обычного.

Открылась дверь и в неё втиснулся Пельмешек — притащил целую охапку ароматных сушёных рыбьих хвостов — «на закуску». Все ели их так аппетитно, что даже миски на полу подпрыгивали от общего мурчания.

Весь день у Шнурка был как сплошная удача: ему уступали место, играли с ним дольше, чем обычно, и даже Пельмешек дал погонять свой любимый шарик с бубенчиком.
А вечером Сосиска, развалившись на подоконнике, рассказал Кошкиному Дому новую кото-сказку — про Волшебного Часокота, который умел растягивать минуты до вечности и сжимать часы в один миг.

Сосиска устроился поудобнее и заговорил тем своим важным голосом, которым обычно рассказывают кошачьи тайны:
— Давным-давно жил-был на белом свете один кот. Звали его — Часокот.
Не потому, что у него на лапе были часы или на спине чёрный круг — словно циферблат, а на хвосте три белые полосы — как стрелки.
Внутри у него тикало время. Тикало оно негромко, будто маленький будильник, спрятанный глубоко под мягким мехом.

Когда Часокот спал — стрелки внутри него тоже отдыхали. Когда он просыпался — время начинало идти, как у всех. Но была у него одна особенность: если он очень-очень сосредоточится и шепнёт своё тайное слово, время вокруг останавливалось. Это слово было волшебным, поэтому он его никому не говорил, и когда шептал его, то перед этим всегда долго оглядывался вокруг, чтобы никто его не подслушал.
Он любил сидеть на коньке крыши и слушать, как город дышит: тек-тек, кап-кап, шурр-шурр.
Однажды ночью Часокот услышал совсем другой звук — тихий, почти неслышный, как когда капля молока зависает на краю миски и никак не решится упасть. Он прислушался — и понял: это капает нектар времени.
Тогда Часокот улыбнулся и прошептал своё волшебное слово.

С тех пор Часокот иногда шептал своё волшебное слово и останавливал время — не ради шалостей, а чтобы подольше побежать по солнечному пятну, дослушать последнюю ноту мурчания или не дать тёплому молоку остыть слишком быстро. Он тянул хорошие минуты, как резинку от кото-трусов, — и наигравшись… отпускал.

Но однажды он стал жадничать.
Сначала Часокот решил собрать себе «на потом» несколько особенно удачных минут — сложил их в баночки, подписал: «Утро. Пахнет булочками», «Полдень. Тёплый подоконник», «Вечер. Шуршит плед». Баночки он прятал в ящик под старой крышей, и каждый раз, открывая его, довольный слушал, как внутри тихо-тихо звенит счастье.

А потом он заметил странное: минуты в банках начали мутнеть, как молоко, если его забыть на столе. Запах из «Утра» стал чуть-чуть кисловатым, «Подоконник» уже грел не так мягко, а «Плед» шуршал сухо, словно в него набился песок. Часокот встревожился. Он понял, что время не любит тёмных ящиков. Время любит ходить.

Тогда он снова прошептал своё слово и остановил всё вокруг, чтобы рассмотреть беду поближе. В баночке «Вечер» на стекле выступили слезинки — это минуты плакали. «Ну вот, — подумал Часокот, — набрал, как запасливый хомяк, а жить когда?»

Он вынул пробки и выпустил минуты обратно. Они вылетали из банок лёгкими серебристыми комочками, расправлялись, как пушинки, и сами находили себе место: кто — на подоконнике, кто — в миске с молоком, кто — в тёплой полоске света на полу. Комната шевельнулась, как спящий кот, и время — нехотя, но пошло.
После этого Часокот дал себе правило: волшебное слово он произносит только для двух дел. Первое — если нужно кого-то спасти: согнать падающую вазу с пути котёнка, поймать на лету тяжёлую книгу, которая вот-вот грохнется, подвинуть миску с молоком, пока оно не убежало. Второе — чтобы рассмотреть счастье так близко, чтобы потом не жалеть, что «не заметил». Но даже в таких случаях он шептал тише и держал задержку недолго — ровно на один-два вздоха.

— И ещё, — Сосиска наклонился ближе к слушателям, — Часокот никогда не называл своё волшебное слово вслух. Никому. Не потому, что жадничал. Потому что время — обидчивое. Если его дергать без нужды, оно шипит и царапается. А если попросить по-доброму — само иногда притормаживает у твоей миски.

Он помолчал и добавил уже совсем тихо:
— Говорят, если хоть раз услышать, как звучит тишина между двумя каплями дождя, ты и без слов сможешь сделать минуту длиннее. Надо просто заметить её — и не моргать.

Шнурок, который слушал Сосиску, подложив под себя лапы, почувствовал, как у него тяжелеют глаза. Он подумал, что, наверное, и правда есть такие слова, которые могут оставить хороший день при тебе. Главное — не забыть, что он хороший.

Позже, уже засыпая на своей подушке, Шнурок пытался догадаться какое же это было волшебное слово: «Кото-миг, мяу-час, мур-день?...»
Он произнёс их шепотом и уснул…

Новый день начался как обычно.
Шнурок проснулся, сладко потянулся и почувствовал запах булочек с кухни.
Весело вскочил и радостно помчался к Жуже на кухню:
— Сегодня опять будут булочки со сливочным паштетом?

Жужа обернулась:
— Почему опять, я уже и не помню, когда их в последний раз готовила.

— Вчера же… — тихо поправил её Шнурок. — Нам всем они очень понравились.

— Шнурок, ты ошибаешься. Вчера я готовила суп с куриными лапками, — уверенно сказала Жужа, встряхивая ушами. — И вообще, булочки — это для особых случаев.

Шнурок замер, глядя на противень. Булочки парили на нём, источая тот же самый сладковатый запах сливочного паштета, как и вчера.

Он точно помнил, как вчера, ровно в это время, сидя здесь на кухне, он откусывал тёплую, мягкую булочку, а Пельмешек ворчал, что сливочного паштета ему слишком мало.
Даже солнечный луч лежал на столе так же, ребристой полоской через муку.
Что-то было не так… и это «не так» тихонько мурлыкало в глубине его памяти.

Открылась дверь, и в Кошкин Дом проскользнул Пельмешек с целой охапкой сушёных рыбьих хвостов. Он гордо шлёпнул добычу на стол:
— На закуску!

Шнурок удивлённо моргнул.
Вчера всё было точно так же — та же охапка хвостов, тот же довольный вид Пельмешка, тот же скрип двери.
Даже хвост Пельмешка загнулся в том же месте.
— Пельмешек… — осторожно начал он, — а ты не вчера это приносил?

— Что, хвосты? — Пельмешек фыркнул. — Нет, вчера я был занят важным делом.

— Каким? — Шнурок навострил уши.

— Крутил хвосты собакам, — весело промяукал Пельмешек.

Жужа, не отвлекаясь от противня, фыркнула:
— Ну-ну, рассказывай сказки. Ешьте, пока тёплое.

Шнурок подошел к своей миске и вдруг поймал себя на том, что знает — сейчас в дверях появится Сосиска. И скажет…

И как раз в этот момент Сосиска заглянул, зацепившись усами за штору:
— Кто меня звал?

Шнурок медленно сглотнул.
Он даже знал, что будет дальше: Сосиска споткнётся о коврик, чихнёт и скажет, что видел по дороге крошки от булочек.
И Сосиска… именно так и сделал.
До мельчайшей шерстинки — споткнулся, чихнул и сказал про крошки.

Шнурок оглядел кухню.
Всё, до последнего движения, повторялось, как вчера:
Жужа встряхивает ухом, чтобы прядка шерсти не падала в миску,
Пельмешек жует рыбий хвост и жмурится от удовольствия,
Солнечная пыль танцует в воздухе в точно таком же луче.

— Сегодня… снова вчера? — тихо спросил он.
Но никто его не услышал.

Шнурок уже собирался спросить у всех, не кажется ли им, что они… повторяются, но Сосиска вдруг повёл ушами и начал:
— У меня есть для вас новая кото-сказка. Слушайте!

— Давным-давно жил-был на белом свете один кот. Его звали Часокот. Не потому, что у него были часы, а потому что внутри у него тикало время. Тикало оно негромко, будто маленький будильник, спрятанный глубоко под мягким мехом...

И слова, и интонация были такими же, как вчера.
Только теперь, слушая его, Шнурок вдруг вспомнил — как перед сном он шептал себе под нос какие-то смешные слова, пытаясь угадать то самое — волшебное.
Слово, которое, как в сказке про Часокота, могло бы оставить хороший день при себе.

"Как там было в сказке? Чтобы оставить день при себе, Часокот произносил волшебное слово, а чтобы запустить время снова он произносил это слово задом-наперёд, — Шнурок напряг память, но из «вчерашнего» дня выныривали только обрывки слов: «Кото-час… мур-секунда… мяу-звон…»
— Какое же из них правильное и вообще, те ли это слова, которые я произносил вчера?"

Шнурок старательно произнес их задом-наперёд и попытался уснуть, чтобы проснутьься в "завтрешнем" дне.
…«Сач-оток… аднукес-рум… новз-уям…» — получалось как-то смешно и совершенно не волшебно.
Он даже фыркнул в подушку от злости на самого себя, что он такой неудачник, но всё-таки прикрыл глаза и решил: а вдруг сработает.

Только сон всё никак не приходил — казалось, что время крутится на месте, как хвост, за которым гоняется котёнок.

Шнурок перевернулся на другой бок, вздохнул и тихо пробормотал ещё несколько слов из памяти:
— Мур-день… хвост-миг… ус-полночь…

И только тогда, когда обнял лапами свой хвост, наконец-то заснул.

И утром всё снова началось так же:
тот же запах булочек со сливочным паштетом,
та же Жужа у плиты,
тот же скрип двери и гордая поступь Пельмешка с охапкой хвостов.

Шнурок только вздохнул — теперь он уже точно знал, что прочно застрял во «вчера».
И, кажется, выбраться из этого «самого прекрасного» дня будет куда труднее, чем он думал вначале.
Вечером, лежа на подушке, он перебрал все возможные слова, произнося их задом-наперёд, но понял, что нужного слова среди них точно нет.

Жужа спросила его, зевая:
— Ну, что не можешь уснуть? А я сегодня так устала, что завтра хочу поваляться до обеда. Наверное, у тебя мои булочки до сих пор ворочаются в животе?

— Да, третий день уже на одних твоих булочках. Засыпай, завтра тебе опять их с утра стряпать.

— Ну ты и шутник. Спи!

Утром он проснулся раньше всех и, лежа на своей подушке, наблюдал как Жужа умылась и пошла на кухню готовить… булочки со сливочным паштетом.
Тогда Шнурок решил действовать.
Если уж он застрял в одном и том же дне, то хотя бы попробует его изменить.

Первым делом он подскочил к двери, чтобы встретить Пельмешка ещё на пороге.
— Стой! — сказал он так внезапно, что Пельмешек чуть не выронил охапку хвостов. — Сегодня ты не понесёшь их на кухню.

— С чего это? — недоверчиво прищурился Пельмешек. — Я именно туда и направляюсь.

— Вот именно! — Шнурок расправил усы. — А сегодня давай не туда.
Пельмешек замялся, но, пожав плечами, отнёс хвосты в кладовку.
Шнурок даже почувствовал, как в воздухе что-то изменилось… но ровно на три секунды.

Потому что в следующее мгновение в дверях появилась Жужа с подносом булочек и сказала ровно то же самое, что и всегда:
— Ешьте, пока тёплое.

А за ней — Сосиска: спотыкание о коврик, чих, разговор про крошки, и… та же самая история про Часокота.
Как будто мир подстраивался и возвращал всё на место, несмотря на его попытки.

Шнурок нахмурился.
Значит, просто поменять порядок событий — не выход.
Нужно вспомнить то самое слово.
Только… он всё ещё не мог. Не получалось…
Он решил: завтра попробует сделать не просто иначе, а совсем иначе.

Вечером, лежа на подушке он старательно перебирал все слова, похожие на волшебные и произносил из задом-наперёд:
— … мяу-час, мур-будильник, кото-секунда… Не то… Было какое-то очень простое слово. Как я мог его потерять!

Он так углубился в поиски волшебного слова, что даже не заметил Пельмешка, который сидел рядом с его подушкой и внимательно на него смотрел:
— Шнурок, а ты часом не заболел?

— … часом, днём, моментом … Нет, всё не то!

— Шнурок, ты меня слышишь?

— А это ты, Пельмешек. Извини, не расслышал, что ты спросил?

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, сегодня «опять» был мой самый прекрасный день!

— Ну, тогда засыпай.

— …кото-день, кото-ночь, кото-сутки… Нет, всё не то!

Шнурок вздохнул и зарылся мордой в подушку.
Слова путались, как клубки, из которых торчали не те нитки.
Он даже попробовал мурлыкнуть что-то без смысла, надеясь, что волшебное слово само выскользнет наружу — но из этого вышло только сонное «мурррмямм…».
Сон подкрался незаметно.

И в самом его начале Шнурку показалось, будто он успел вспомнить — короткое, простое слово, тёплое, как солнце.
Он потянулся повторить его вслух… и провалился в сон.

Утро началось, как всегда.
Тёплый запах булочек потянул его за усы к кухне.
Тот же солнечный луч, тот же противень у Жужи, тот же довольный Пельмешек с охапкой сушёных хвостов.
Тот же Сосиска — коврик, чих, крошки.

Только в этот раз Шнурок уже не пытался это изменить.
Сегодня он решил просто сделать всё так, чтобы этот день был самым тёплым и добрым не только для него, но и для всего Кошкина Дома. Если уж ему и суждено «вечно» жить в этом дне, то он сделает всё, чтобы он стал ещё лучше для всех.

Он первым встретил Пельмешка на пороге и открыл ему дверь, помог Жуже разложить булочки и налить всем молока.
Сосиске пододвинул его любимую миску (ещё до чиха), а Иголке уступил место у окна.
Карману достал с полки забытый пакет с мятой — и тот впервые за много дней улыбнулся.
Днём они играли в догонялки по чердаку, и Шнурок специально замедлялся, чтобы выигрывали другие.
Потом вместе с Пышкой он раскатали клубки до самого коридора, пока Жужа не заворчала «уберите это безобразие».

Вечером, когда кото-банда устроилась у батареи, чтобы услышать кото-сказку про ЧасоКота,
Шнурок смеялся громче всех, будто хотел запомнить каждое слово.
И только когда все начали расходиться по своим подушкам, он остался в полумраке у батареи один, наслаждаясь тишиной уходящего дня.

Пышка села рядом с ним.
Она чуть склонила голову и тихо сказала:
— Шнурок… Я до сих пор помню тот миг, когда ты появился на пороге нашего Дома.

Шнурок поднял глаза.
Слово, которое он так долго искал, мягко легло в сердце.
… МИГ.
… Кото-миг!

Он так громко мяукнул, что Пышка даже испугалась:
— Шнурок, у тебя всё хорошо?
— Пышка, Пышечка моя любимая, у меня всё просто отлично! — и он урча потёрся о морду Пышки своей счастливой мордой.

... Шнурок лежал на своей подушке, прижимая хвост к груди, словно драгоценность.
Слово — такое простое, тёплое и светлое — кружилось в голове, как пушинка.
Он боялся, что если заснёт, оно опять потеряется, поэтому шептал его снова и снова:
— Кото-миг… кото-миг…

Потом он перевернулся на бок и, прикрыв глаза, осторожно, почти на выдохе, произнёс его наоборот:
— Гим-оток… Гим-оток… Гим-оток…

Слово звучало смешно и чуть хрипло, но в ту же секунду, как он первый раз его произнёс, что-то в воздухе изменилось.
Тишина стала глубокой, как ночь перед первым снегом.
Сон обнял его мягко, без спешки, убаюкивая.

…А утром Шнурок проснулся.
Солнечный луч лежал не так, как всегда.
С кухни ничем не пахло — Жужа «сегодня» отдыхала до обеда.

И он понял: это действительно новый день.