Кото-вечер у камина

Даже летом бывают такие холодные вечера, когда согреться не помогают ни тёплое молоко, ни пушистый плед.
Тогда Пельмешек разжигает в МяуДоме старинный камин.
Огонь в камине потрескивает, распуская золотые волосы, а вся кото-братия устраивается вокруг него полукругом: кто на пледе, кто на подушке, а кое-кто и на спинке кресла.
В такие вечера даже ветер замедляет шаг — чтобы не мешать задушевным разговорам.
Кто-нибудь первый начинает рассказывать историю, а другие её внимательно слушают и иногда вставляют в самый волнительный момент свой восторженный «Муррр…».

Так было и в тот вечер. Карман перевёл взгляд с окна — там луна, огромная серебряная монета, застряла между крышами — на огонь в камине и глубокомысленно произнёс:
— А ведь сны — это как прогулка по крыше в полнолуние: страшно красиво, и всегда непонятно: проснулся ты уже или ещё нет. Иногда мне даже кажется, что внутри меня живёт другой кот. Он спит днём, пока я ем, и просыпается ночью, когда я думаю, что просто переворачиваюсь на другой бок.

Он замолчал, словно прислушиваясь к тихому дыханию этого «другого кота» внутри себя. Где-то там, в глубине его самого, за мягким мехом и привычным мурчанием, этот «другой кот» уже проснулся, расправлял усы и примерялся к прыжку.

— А я думаю, — сказал Хвастун, потягиваясь на подушке, — что сны — это сказки, которые рассказывает нам сама Ночь. И у каждого кота своя сказочница. У кого-то она любит смеяться, у кого-то пугать, а у кого-то обнимать словами. И сколько бы ты ни просыпался, она ждёт. Каждую ночь.

— У тебя каждый сон как спектакль, — хмыкнула Жужа. — И ты в нём всегда в главной роли.

— Не спорю, — согласился Хвастун, отряхивая усы. — Как-то раз мне приснилось, что я участвую в настоящих гонках на пылесосах!

— Уже страшно, — пробормотала Иголка.

— Я и один очень сердитый веник соревновались за главный приз — Большую Лапу, — важно начал Хвастун, вытягивая шею и расправляя усы. — Это была не просто гонка, а мировой чемпионат по скоростной уборке! Всё официально: трасса из ковров, старт под диваном, финиш возле наших мисок.

— Пылесос подо мной ревел, как тигр, — продолжал он. — Визжал, дёргался, но я держался стойко! Лапы вцепились в ручку, хвост —как киль на паруснике. Обгоняю табуретку справа, лавирую между тапками, а этот веник — упрямый, мохнатый, с глазами, как бусины — дышит мне в спину!

— И что дальше? — уже с интересом спросила Пышка, приподнявшись с подушки.

— А дальше — кульминация! — Хвастун театрально махнул лапой. — Он почти меня нагнал, когда я заметил: под креслом валяется старый фантик от кото-конфеты. Я слегка поддел его хвостом — прямо на траекторию веника! И, что вы думаете?

— Подмёл? — хихикнул Вжик.

— Бросился подметать! — Хвастун бешено замолотил лапами, показывая, как это было. — Всё! Гонка закончена. Он шуршит фантиком, а я пролетаю мимо и прихожу к финишу с идеальным результатом!

— Вот умора! — расползаясь по ковру, засмеялся Сосиска. — Прямо дрифт на пылесосе и внезапная тактика фантика!

— А Большую Лапу тебе кто вручил? — усмехнулся Карман.

— Председатель Жюри! Ей была сама Жужа. В мантии из шторы и с медалью из крышки от консервов на груди.

— Легендарная история, — мечтательно произнёс Сосиска. — Вот бы туда, в зал славы МяуДома, повесить твой портрет. Ты и тот веник.

— Ещё чего! — фыркнул Хвастун. — Веник пусть сначала начнёт тренироваться. А я — чемпион! Между прочим, в трёх номинациях.

— «Пыль века», «Турбо-хвост» и…? — прищурилась Иголка.

— И «Лучшее драматическое торможение»! — гордо добавил Хвастун. — Так и запомните. Победа — дело головы. Даже, если она пушистая.

— А у меня был сон про мой День Рождения! — вспомнил Вжик и задрыгал усами. — Настоящий, с тортом, свечками и сырными конфетами!

— Не может быть, — протянула Иголка, смерив его взглядом, каким обычно встречают котят, уверенных, что поймали мышь, а на самом деле — кусок тряпки.

— Ещё как может! — Вжик наконец-то сел ровно. — Представьте: сидим мы все как-то раз за праздничным столом. Вокруг гирлянды, в каждой миске лакомство, в воздухе пахнет свежей рыбкой. Пельмешек режет торт, украшенный креветками. А у меня на головеколпак именинника.

— Классика, — кивнул Хвастун.

— И тут вдруг… тишина. Все оборачиваются, а в нашу дверь протискивается розовый слон-курьер из КотЯндекса. Огромный! В полосатых носках и бантиком на хвосте. И держит подарок размером с половину вот этого шкафа. Коробка — золотая, на ней зелёная ленточка и надпись: «С Днём Рождения, Вжик!»

— А что в коробке? — шёпотом спросила Пышка.

— Вот именно! Я подхожу к ней, дрожа от нетерпения, начинаю развязывать… а там ещё коробка. И в ней ещё. И ещё. Целая гора! Я открываю их одну за другой, весь потея от предвкушения… И дохожу до последней, самой маленькой, а там…

— Там что?!

— Зеркало! И в нём — я! С самой счастливой мордой на свете. А Слон говорит:
«Лучший подарок, Вжик, это ты сам. Никогда об этом не забывай!»

— Глубоко, — уважительно пробормотал Карман.

— Подумаешь – день рождения… — лениво протянула Иголка. — А из КотЯндекса могли бы прислать и какую-нибудь вкусняшку… Вот у меня был сон, так сон. Такой не забудешь. Как будто бы и не спала вовсе.

— Что тебе снилось? — повернул в её сторону морду Вжик.

— Я была иголкой, — спокойно ответила Иголка.

— Так ты и так — Иголка, — хмыкнул Карман.

— Не-ет… Не кошкой Иголкой. А настоящей — тонкой, длинной, серебристой. Меня держал в лапах огромный швейный кот. У него были очки в три линзы и борода из ниток. Он шил… время.

— Шил что…? — переспросил Сосиска.

— Время. Настоящее. Оно было как ткань — тёплое, с узорами и всё переливалось, как рыба на солнце. И он пришивал к нему пуговицы событий. Каждую аккуратно, с узелком.

— Что за пуговицы? — недоумённо спросила Жужа.

— Ну, например, когда кто-то находит новый дом, пришивается жёлтая пуговка. Когда кто-то кого-то прощает — синяя. А если с кем-то случается беда — пуговка чёрная, но рядом сразу появляется белая — это пуговка надежды.

— Красиво, — задумчиво пробормотал Пельмешек.

— Я тоже так подумала. Но вот в какой-то момент швейный кот вдруг замер, и я поняла: он потерял иголку. Меня…

— И? — нахмурился Хвастун.

— Я упала. Провалилась между подушками времени. И начала теряться. Всё мелькало: утро, вечер, лапы, слёзы, миски, ступеньки, дождь…

— Как сосиска в животе? — уточнил Вжик.

— Как жизнь. Только в ускоренном режиме. И тут я услышала голос: «Время ещё не пришло».

— Что это значит?

— Я не знаю. Но в этот момент я проснулась. А за окном уже светало.

— М-да, — протянул Сосиска. — И как приятно после этого чувствовать себя просто Сосиской… Сосиской вне времени.

Все захихикали.
— А мне сегодня приснилось такое, — вдруг вставил, выглядывая из-под пледа Шнурок, — что я даже просыпаться не хотел.

— Шнурок, твоя очередь. Рассказывай!

— Мне приснилось, что я — собака. Такая большая, лохматая, вся из себя важная. Лапы как подушки, хвост метлой, а уши развеваются, словно два флага на башне.

Сосиска удивленно приподнялся со своей подушки, чтобы ничего не пропустить.

— Пошёл я, значит, на охоту. Серьёзную. Взял след. Раздвигаю грудью траву… Принюхиваюсь.
Сосиска хихикнул, но Жужа шикнула на него.

— И вот... слышу! Кто-то шуршит в кустах. Я — тсс! Замираю и туда. Смотрю — заяц. Матёрый такой, уши с хлебные батоны, глаза как золотые пуговицы. А на шее – огромная красная бабочка.

— Ну да? — удивленно пискнул Вжик.

— Я затаился. Прижался к земле, подполз. Взмахнул хвостом. Напряг усы. Сделал вдох… и в самый ответственный момент, когда надо было зарычать и сказать грозное «Гав-гав!» — я вдруг промяукал: «Мяу». Да не просто мяу, а такое тоненькое, как у котёнка!

Шнурок окончательно вылез из-под пледа, поджал живот, втянул голову в плечи и, чуть опустив холку, выдавил из себя тощее:
— Мя-яу…

Все в комнате захохотали. Сосиска даже свалился с подушки.
— Ну, а что заяц?

— Заяц подпрыгнул, встал на задние лапы, посмотрел на меня внимательно и пролаял: «Гав, гав!». А потом с достоинством подошёл к ближайшему кустику, задрал лапу, как настоящий пёс, пописал на него и, не попрощавшись, умчался прочь.

— Ну точно, все собаки так и делают.

— Да, забыл сказать. Перед этим он поправил свою бабочку, оглядел меня с ног до хвоста и добавил:
«Вы, коты, совсем разучились быть собаками. Какое безобразие! Вам нужно с этим что-то делать!»

— Я мигом — и за ним! Почти догнал. А заяц – бац! И превратился в сову.

— В сову?! — удивилась Пышка.

— Огромную такую. С бровями. Крылья — как плащи. Летит и ухает: «Ну догони меня, кото-Шарик, если сможешь». Взмыла вверх — и я за ней.

— Ты — собака? И вдруг полетел? — спросил Карман с недоверием.

— Я и сам удивился, но у меня, оказывается, были не просто уши, а аэро-крылья. Мчимся над лесом. Настоящая воздушная кото-погоня, и тут — бац! Она села на дерево, сложила крылья и превратилась в…

— В кого?! — хором вскрикнули все слушатели.

— В кактус!
Вся компания застыла, словно кто-то нажал «стоп-кадр»: Сосиска с приоткрытым ртом, а Жужа с хвостом, замершим знаком вопроса.

— В кактус? — переспросил Хвастун.

— Да! Зелёный. Весь такой в иголках. И с глазами-цветочками. Стоит в горшке посреди леса и говорит: «Кто гавкает — тот и колется». Ну, я к нему. Тут у меня в лапах появляется синяя лейка, и я начинаю поливать его изо всех дырочек. Он морщится, ругается страшными словами и пытается уколоть меня, но я уворачиваюсь, а он вопит: «Немедленно перестань! Я боюсь щекотки!». И тут раз-два…

— И?

— А он превращается… в чайник. Горячий, бурлящий. И из носика: Пфф! — паром мне прямо в морду. «Кто кипит — тот потерялся», — сказал, засвистел и исчез.

— Ну ты даёшь, — прошептал Вжик. — После такого сна требуй двойную миску молока.

— Я побежал прочь, а всё вокруг меня вдруг стало меняться: трава превращалась в макароны, деревья — в ножки от стульев, а небо — в ковёр! Я на него прыг и лечу, как тапок в штопоре. А потом… всё исчезло. И тут я проснулся.

— И что? — спросила Иголка. — Ты проснулся на самом интересном месте? Зачем?

— Извини, я же не специально. Так вышло. Я ещё успел напоследок залететь в огромную кастрюлю, где плавали сосиски, и одна из них мне сказала: «Передавай привет Сосиске!».

— Вот это финал! — присвистнул Сосиска. — И мой привет я наконец-то получил.

— А что всё это значит? — спросила Жужа, глядя на огонь.

— Наверное… — задумался Пельмешек, — что не всякий, кто говорит «гав» собака. И не каждый кто похож на зайца — заяц.

— А ещё, — добавил Карман, — что если ты на даже минутку потерял себя, то всегда найдётся что-то: кастрюля, сосиска или ковёр, что напомнит тебе путь домой.

— А я бы хотела... чтобы мне приснился кото-балет, — мечтательно протянула Пышка. — Где все мы в пачках танцуем па-де-де, а зрители кидают в нас сушёные шпроты.

— И зрители — чайки, — мечтательно добавил Вжик. — Сидят на канатах и хлопают крыльями.

— Только пусть не орут, — буркнула Иголка. — А то у меня от их крика усы свернулись бы в крендельки.

— И без прыжков через хвосты! — добавил Сосиска. — Я свой берегу.

Смех прошёлся по комнате, как лёгкий ветер.

...Огонь в камине почти погас, коты лежали в полудреме, их усы иногда подергивались — кто-то вспоминал свой сон, а кто-то мечтал: «Поскорей бы завтрак!»
— А сны… — зевнул Сосиска, — они такие непослушные. То приходят, то не приходят. А иногда вообще не свои. Помните, однажды приключилась «Ночь Перепутанных снов»?

— О, да! — отозвался Карман. — Моя любимая монетка тогда исчезла. А потом нашлась в миске!

— А мне снилось, что я ругаю Пельмешка, что он спит не на своём месте! — подхватила Иголка.

— А я вообще была тапком, который летал! — добавила Пышка.
Жужа кивнула:

— Да. Тогда всё было не на своих местах. Даже коврик на кухне лежал, свернувшись в трубочку. Это был дурной знак. Я поняла, что сны перепутались.

— И ты их разложила, — мечтательно произнёс Вжик.

— По котам, — подтвердила Жужа. — Как носки — по тапкам. У Пельмешка снова появилось кресло, у Кармана — монетка, у Вжика — бег, а у Сосиски — правильная мур-музыка. Потом я улеглась рядом с каждым и положила ему под щёку сон. Его сон.

— А если бы ты этого не сделала? — спросил Хвастун.

— Тогда чужие сны могли бы прижиться. Пустили бы корн
и прямо в усах. Начали бы шептать вам всякие глупости, прыгать, как блохи, и делали бы вид, что они ваши собственные.

— Жуть, — пробормотал Карман.

— Но ты всех спасла, — тихо сказал Шнурок.

— С тех пор я держу нос востро. Если кому-то снится что-то подозрительное, сразу проверяю. Иногда сон-чужак притворяется воспоминанием или даже смелой идеей. Тогда приходится звать Иголку. Она поёт пыльную песню. Сны-чужаки этого боятся.

— А ты помнишь, какой был самый странный сон? — спросила Пышка.

— Конечно. Один такой сон-бродяга пытался спрятаться в мыльнице. Я его выгнала оттуда, и он стал пузырём. А потом громко лопнул: «Пух!».

В комнате стало тихо-тихо. Даже усы у некоторых перестали шевелиться.
Карман вздохнул и сказал то, о чём подумал каждый:
— Пока Жужа дежурит — можно спать спокойно.

И ночь укрыла МяуДом одеялом из новых снов.