В Кошкином Доме было удивительно тихо.
Не та тишина, что настораживает, а та, задумчивая, что случается днём, когда все ушли по делам.
Дома остались только двое.
Хвастун — единственный, кто мог бодрствовать просто из вредности, и котёнок — тот самый «мокрый хвостик», что вчера появился на пороге.
Это мы с вами знаем, что его назовут Шнурок, но пока что у него нет имени.
Он — тот, кто вчера тихо прошёл через щель между дождём и дверью.
Котёнок спал на подушке, по привычке свернувшись так, будто боялся занять лишний сантиметр.
Он тихо посапывал, дёргал во сне усами, как будто всё ещё бежал от дождя, с которого началась его новая жизнь.
Хвастун сидел на подоконнике и косился вниз.
Он уже час как притворялся, что вовсе не интересуется этим «новеньким».
Но теперь спрыгнул, подошёл ближе, фыркнул и толкнул лапой подушку.
— Вставай, лежебока! А то так и проспишь до вечера.
Шнурок дёрнулся, приоткрыл один глаз… и тут же снова зажмурился, пряча нос в лапки.
— Ммм… ещё пять минут… — пробормотал он в подушку.
— Ха! — усмехнулся Хвастун. — Вот и начинается. Только вчера был «мокрый и дрожащий», а уже учится жить по расписанию Пельмешка.
Шнурок осторожно разлепил второй глаз.
— А что, уже утро?
— Уже день. Даже Пельмешек проснулся и куда-то ускакал— а это, между прочим, почти официальное начало обеда. Всё давно позавтракали и разбежались по своим делам. Ты голодный?
— Я? Нет. А что у нас сегодня на завтрак?
— Ну, раз ты не голодный, то какая тебе разница?
— Ну… пока мы с тобой разговаривали, я успел проголодаться. Это ведь считается?
Хвастун махнул хвостом в сторону кухни:
— Хочешь, покажу тебе, где у нас… официальные миски?
Котёнок сел, зевнул широко — так, что на секунду показался вовсе не таким уж и маленьким.
Потом быстро мотнул головой, чтобы прогнать остатки сна, и несмело кивнул.
— Там… корм? Или молоко?
— Посмотрим, что не заперто, — равнодушно бросил Хвастун, уже направляясь к кухне. — Но тебе, как новичку, может, и налью кое-что вне очереди — по старой традиции кошачьего гостеприимства.
Шнурок поплёлся следом, чуть покачиваясь от недавнего сна и незнакомой уверенности, которую давала простая мысль: его позвали.
На кухне всё было по-прежнему — миски в ряд, как на параде.
Большая белая миска с тёмным ободком — Жужина.
Плоская с выемкой — Сосискина.
Чашка с потёртым рисунком рыбы — Кармана.
Хвастун сноровисто запрыгнул на полку и ловко толкнул боком дверцу, которая обычно «сама не открывается».
— Лови момент. Пока нет Жужи — можешь пить из любой миски, как будто у тебя есть на это разрешение.
Он взял один из кувшинов и толкнул его носом, наливая в Сосискину керамическую мисочку немного молока.
Шнурок стоял растерянный, будто ему только что вручили золотую медаль и не объяснили, куда её вешать.
— Ну? — спросил Хвастун, внимательно наблюдая. — Ты чего завис?
— Я... я просто... Мне никогда раньше не наливали. Вот так. Просто потому что... утро.
— Ну, привыкай, — хмыкнул Хвастун. — Здесь, знаешь ли, не просто «дом». Это — Кошкин Дом.
А значит, у каждого найдётся миска, плед и кто-нибудь, кто ворчит, что ты слишком долго спишь.
Шнурок подошёл, опустился морду к миске, сделал один глоток... потом ещё. А потом...
Захлопнул глаза.
— Точно лунное, — прошептал он.
— Что?
— Молоко. Оно… как во сне.
Хвастун замолчал. Потом встал и вернулся к дверному проёму:
— Допивай. Потом расскажешь, что тебе снилось, пока ты валялся на моей подушке.