Сухацкий. Кемерово. Судьба.

В августе 2016 года Кузбасс в очередной раз будет отмечать День шахтера – самый почитаемый в горняцком крае праздник. Яркие и шумные торжества пройдут на этот раз в областном центре. Кемерово объявлен столицей празднования Дня шахтера. Это не значит, что в других населенных пунктах никаких мероприятий не будет. Праздновать собирается весь Кузбасс. Просто несколько лет назад власти решили, что центр проведения главных торжеств должен ежегодно меняться. Своего рода эстафета. А поскольку празднества подразумевают обустройство места действия, то можно, пользуясь случаем, и новые дома построить, и дороги отремонтировать, скверы и парки разбить.
Одним словом, навести порядок и осовременить населенный пункт. Столицами празднования уже были все угольные города Кузбасса. Кемерово – во второй раз.
Незадолго до празднования Дня шахтера ко мне обратился главный редактор журнала "Огни Кузбасса", поэт Сергей Донбай. Зная о том, что я увлекаюсь исторической публицистикой, он попросил написать что-нибудь о шахтерском городе Кемерово.
Его просьба в немалой степени меня озадачила. О каком шахтерском Кемерове может идти речь, если в городе нет ни одной шахты, а горняки уже давно стали пенсионерами! Это же оксюморон какой-то – шахтерский город без единого копра и терриконов!
И тут мне стало интересно: а как это Кемерово дошел до жизни такой? Что с ним произошло? Почему? Шахты сами закрылись или их закрыли? Реструктуризация шахт – это что: перст Божий или эволюция?
На мой взгляд – неплохой повод для того, чтобы поразмышлять и, хотя бы в виде коротких заметок, попробовать рассказать о непростой судьбе областного центра, теперь уже бывшего горняцкого города.

Со школьной скамьи мы знаем, что в древнейшей истории было 4 периода, которые в зависимости от того, какой материал преобладал для изготовления орудий труда, утвари, оружия, получили названия: "каменный век", "медный", "бронзовый" и "железный". Когда появились каменные орудия, люди занимались собирательством и охотой. А когда появилась бронза, возникли земледелие, животноводство, письменность, религия, государства. То есть каждый раз, когда люди начинали использовать новые материалы, их жизнь сильно менялась.
Если представить историю человечества как смену одного доминирующего материала на другой (камень, медь, бронза, железо), то, само собой разумеется, мы должны к этой последовательности добавить уголь. Все, что сегодня нас окружает – это результат индустриальной революции, которая началась в XVIII веке в Англии, а в XIX веке в России. И начиналась она с угля. Поэтому я называю этот период всемирной истории – Великим угольным веком.
Сегодня мы живем в период медленного заката этой удивительной эпохи, которая дала людям паровозы и пароходы, электричество и станки, химические продукты и текстиль. Она сопровождалась социальным прогрессом и урбанизацией, революциями и войнами. Конечно, уголь будут добывать и через 100 лет, и через 200. Но в будущем "горючий камень" уже не будет иметь той ценности, как прежде.
Кемерово – это вовсе не "город, рожденный Великим Октябрем", и родителями его отнюдь не являлись "Революция" и "Ленин", как нам говорили в школе. Он плоть от плоти дитя Великого угольного века.

Некоторые историки считают, что открытие кузнецкого угля произошло задолго до появления на берегах Томи русских первопроходцев. Чуть ли не за тысячу лет до начала колонизации Сибири. Примерно в VI-V веках до нашей эры. В те времена в Притомье обитали племена т.н. "тагарцев". Археологи установили, что эти люди являлись искусными кузнецами-оружейниками. Они отливали фигурки горных козлов и грифонов для украшения ножей, умели делать кинжалы с бронзовой рукоятью, но железным лезвием. То есть, наши пращуры хорошо разбирались как в металлургии, так и горном деле. Разумеется, им были известны многие рудные места и, конечно, кемеровское месторождение. Уголь здесь глыбами лежал на прибрежных откосах. Во время паводка река размывала берег, обнажая пласты горючего камня. То есть "открывать" уголь вовсе не надо было.
Лучше всего по поводу того, кто первым нашел уголь, высказался кемеровский горный инженер Н. В. Мамонтов. В 1912 году он написал: "Что такое открытие? Вряд ли термин применим к углю, который выходил на поверхность и своим внешним видом очень резко отличался от других пород".
Однако большинство историков считают, что "угольный век" начался во времена освоения русскими людьми Сибири. То есть, в XVII-XVIII веках.
Некоторые из них полагают, что первооткрывателем кузбасского угля был тобольский, казачий сын Михайло Волков. Известно, что в сентябре 1721 года он подобрал у Горелой горы несколько кусков неизвестного минерала и отправил камни на экспертизу в Сибирскую берг-коллегию. Однако есть и другая версия. Не кто иной, а сам Михаил Васильевич Ломоносов, основоположник российской геологии и минералогии, считал, что "серая земля, наподобие каменного уголья... найдена при устье реки Абашовы, которым впала в Тому; за Мессершмидтовым клеймом".
На мой взгляд, вовсе не так уж и важно – кто первый обнаружил горючий камень. Важно то, что было потом. А вот "потом" на протяжении почти 150 лет ничего не было!
Кусок угля – это не золотой самородок, от одного лишь вида которого у людей случается лихорадка. Для кемеровских крестьян выемка угля из горизонтальных колодцев длиною 4-6 метров (т.н. орт), являлась самым заурядным промыслом. Они продавали горючий камень местным кузнецам. Некоторые рудокопы грузили антрацит на плоты и отправляли его по реке в Томск, где имелось гораздо больше ремесленников, чем в окрестных деревнях. В домашнем хозяйстве люди каменное топливо никак не использовали, поскольку оно совершенно не годилось для такого типа очага, как русская печь.
Но однажды местным крестьянам крупно повезло. В 1868 году в селе Усть-Искитимском случайно оказались англичанин Джеймс Вардроппер и его жена Агнесс. Супруги возвращались в родную Шотландию после инспекции Ленских золотых приисков, акционерами которых они являлись. Как и всякий английский промышленник, – не будем забывать, что Англия в то время была угольной сверхдержавой, – Вардроппер сразу оценил увиденное на берегах Томи месторождение. Пласты угля были "толстые и жирные", выходили прямо на поверхность. Добывать уголь можно было самым простым способом – с помощью кайла и лопаты. А, кроме того, - подметил англичанин, - кемеровский уголь на местном рынке стоил сущие копейки.
Спустя несколько лет Вардроппер открыл на Урале судоверфь и пароходство. Он поменял имя и стал называться российским купцом второй гильдии Яковом Романовичем Вардроппер. Помимо золотодобычи и лесозаготовок хваткий предприниматель решил заняться еще и угольным бизнесом. На собственном буксире "Восток" и огромной по тем временам стометровой барже, грузоподъемностью 500 тонн, он отправился из Тюмени в Томск. Оставив суда на томской пристани, купец добрался до деревни Кемерово, где стал скупать у крестьян уголь.
Вот что писал по этому поводу известный кемеровский журналист И. Балибалов:
"... приезжал из Тюмени "англичанин" Яков Вардроппер, пароходчик. Две недели жил в деревне, каждый день ходил в гору, сам показывал, какой уголь брать... Шесть девятиаршинных ставов нагрузили, по пятаку за пуд заплатил. В Томск сплавили, а там он на свой пароход перегрузил. Теперь вот уголь заготавливается для приисков. Купец Королев с Золотого Китата две с половиной сотни возов заказал. По рублю за воз платит..."
Для богатого купца 5 копеек за пуд - считай, что даром. Для деревенского мужика 5 копеек – тоже не ахти какая прибыль. Он за мед с собственной пасеки получал от 3 до 5 рублей за пуд. Так что хлебопашцы переквалифицироваться в углекопов вовсе не собирались. По свидетельству современников местных земледельцев вполне устраивала "тихая и сытая, пасторальная жизнь в богом забытом уголке".
Один из путешественников, побывавший в этих местах в начале ХХ века, писал: "Кроме хлебопашества в этом районе ведется уже зна-чительное, по сравнению с лесной областью правого берега Томи, скотоводство, дающее хороший доход. Затем здесь довольно развито пчеловодство, которое при нынешних высоких ценах на мед (в деревнях мед продается от 20 до 30 коп. за фунт) составляет весьма выгодную статью в хозяйстве. Эти три вида хозяйства – хлебопа¬шество, скотоводство и пчеловодство – усвоены всеми домо¬хозяевами, в большем или меньшем масштабе, и при добром желании и трудолюбии они способны дать всем хороший достаток без особого напряжения сил. К этим основным занятиям присоединяются в различных деревнях различные подсобные промыслы – добыча угля, леса, извести, перевозка хлеба и камня на железную дорогу, вина в казенные лавки, разные ремесла и проч."
Все изменилось в начале ХХ века, когда заработала Великая Сибирская железная дорога. Уголь вдруг превратился в самый востребованный товар на российском рынке. Без него не могли обойтись металлургические заводы и транспорт – наиглавнейшие отрасли индустриальной экономики. Как упоенно писал вышеупомянутый кемеровский летописец И. Балибалов: "...плыл на пароходах по Иртышу и Оби, катил на паровозах по камышовой Барабе "господин капитал" с утробным вожделением захватить Сибирь с ее сказочными и нетронутыми источниками рудного и нерудного сырья и рынками сбыта промышленных товаров".
Не буду спорить с краеведом относительно "утробного вожделения захватить Сибирь", но после прихода "господина капитала" на Кузнецкую землю у села Щеглово появился исторический шанс стать одним из центров мировой добычи угля. И Щеглово эти шансом воспользовалось.

Поначалу за промышленную разработку Кемеровского месторождения взялось Управление Алтайского горного округа, которое ведало кузнецкими землями, принадлежащими Императору. Планировалось добывать 500 тысяч тонн угля в год. По мнению специалистов, этого должно быть достаточно для того, чтобы обеспечить топливом все пароходы, курсирующие по рекам Западной Сибири.
Обозреватель журнала "Сибирские вопросы" некто "А-въ", который посетил село Щеглово в 1908 году, с восхищением писал, что вслед за каменным, бронзовым, железным веками в Сибири начинается новый век – угольный.
"Многочисленные выходы каменного угля, поверхностные и невысокого качества, с давнего времени привлекали внимание крестьян, которые добывали уголь примитивными способами и ежегодно сплавляли его в Томск для кузниц. Но этой кустарной добыче угля скоро наступит конец. Разведками уже в наступившем году найдено хорошее месторождение угля близ дер. Кемеровой (в 4 в. от Усть-Искитима или Щегловой, как его называют). Здесь найден, по рассказам крестьян, пласт коксующегося угля до 7 саженей (около 15 метров) мощностью, и в январе было переведено сюда все управление и рабочие с Кольчугинских копей. К концу января на копях работало до 100 человек рабочих, а с весны предположено поставить на работы до 600 человек. Уголь будут плавить по Томи до Поломошной, <…> а из Поломошной уголь будет передвигаться по железной дороге".
Увы, с первой попытки наладить добычу угля в необходимых объемах не удалось. В 1907-1908 гг. в Кемерове было заложено 8 шахт, но они так и не были пущены. Те же небольшие штольни, которые располагались на берегу Томи, давали не более 10 тысяч пудов угля в год. (В сравнительном измерении – всего 2,5 железнодорожных вагона). Чтобы запустить шахты, управляющий Кемеровским рудником В. Н. Мамонтов умолял кабинетских чиновников выделить дополнительные средства. Ведь нельзя же начать дело и тут же его бросить. Он доказывал, что вложения со временем окупятся и будут приносить российскому императору не менее 45% чистой прибыли. Но никаких денег управляющий не получил. Тратиться на инвестиции скуповатый Николай II не захотел. Свои кузнецкие владения он решил сдать в аренду крупным промышленникам, желательно иностранным.
Шахты закрылись. Первые кемеровские "копачи земельного угодья", как тогда называли шахтеров, оставшись без работы, довольно быстро обустроились на Руднике – поставили избы, обзавелись пашнями, скотом и, по сути, стали такими же землеробами, как и другие жители села.
Собственно говоря, история Кемерова как крупнейшего российского центра угледобычи началась в январе 1912 года, когда действительный тайный советник В. Ф. Трепов (не без помощи своего брата Д. Ф. Трепова, генерал-губернатора Петербурга) уговорил царя-батюшку сдать в аренду территорию Кузнецкого бассейна сроком на 60 лет.
Получив монопольное право на разработку природных ископаемых, предприимчивый сановник предложил иностранным и российским банкам стать совладельцами нового акционерного общества "Кузнецкие каменноугольные копи". Так появилось франко-бельгийско-российское предприятие "Копикуз". Иностранцы (Regie Generale des Chemins der fer, Societe General, N. Bardac) получили 29 280 акций. Отечественные совладельцы (Петербургский международный коммерческий банк, Русско-Азиатский банк) – 16 080. То есть, изначально, "Копикуз" был преимущественно иностранным предприятием.
В разработке первых кемеровских шахт принимали участие французские горные инженеры Громье и Варильон. Проектированием железной дороги от Кемерова до Юрги занимался инженер путей сообщения Гибер. Проект коксохимзавода был приобретен у бельгийской компании "Оливье Пиет". Томские газеты того времени называли Кемерово не иначе как "французская колония". Газета "Сибирская жизнь" так и писала: "На угольных копях французская колония готовится к усиленной добыче угля..."
Странное дело, никакой тревоги по поводу участия иностранцев в освоении природных богатств России царское правительство почему-то не испытывало. Наоборот – приветствовало.
Практически вся горнорудная отрасль в дореволюционной России создавалась на иностранные деньги. Самый яркий пример тому – англичанин Джон Хьюз, (Юз) который построил на юге России комплекс горно-металлургических предприятий и основал город Донецк (прежнее название города – Юзовка).
Позднее копикузовские акции несколько раз перераспределялись и к середине 1915 года доля российского капитала в предприятии была выше иностранного. Акционерное общество стало российским.
В Кемерове копикузовцы разрабатывали 4 пласта: Владимировский, Кемеровский, Лутугинский, Волковский. В мае 1915 года на правом берегу Томи была заложена шахта "Центральная". После сдачи ее в эксплуатацию добыча на руднике возросла до 112 тысяч тонн в год. Появился большой горняцкий поселок, который получил название "Кемеровский рудник" поскольку рядом находилась старожильческое поселение Кемерово.
Так как квалифицированных рабочих среди местных жителей было мало, "Копикуз" вербовал кадры в Донбассе и в других промышленно развитых губерниях России. На первое время приезжим предоставляли жилье в казармах и бараках. Позже "Копикуз" для своих инженеров и служащих стал строить отдельные дома. По тем временам это было вполне комфортное жилье: 3-4 комнаты, кухня, баня, амбары, стайки для скота. К 1917 году на Руднике были построены: каменное здание Главной конторы (ул. Гравийная 40/1), дом управляющего (ул. Красная Горка, 17), больница, 2 бани, училище. Появилась первая улица – Шахтерская – она и по сей день так называется.
Хозяева-капиталисты охотно давали рабочим ссуды на строительство жилья, приобретение скота. "Если у шахтера есть корова, то он никогда отсюда не уедет" – считали они. Это был довольно простой, но очень эффективный способ закрепления работников на местах. Кроме того, "алчные копикузовские кровососы" открыли в поселке несколько магазинов и кооператив, где можно было приобретать товары в кредит. В 1916 году месячная зарплата шахтера составляла 50-55 рублей. А цены в коопторге на Руднике были таковы: 1 кг свинины – 26 коп., 1 кг баранины – 20 коп., 1 кг сливочного масла – 95 коп.
Все шахтеры и члены их семей лечились в больнице бесплатно. (Зарплата врача, между прочим, – 300 рублей в месяц). В случае травмы рабочий получал пособие. Воскресенье и религиозные праздники, будь то христианские, мусульманские или иудейские – выходные. В 1917 году "Копикуз" сократил рабочий день до 8 часов и при этом повысил горнякам зарплату. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1917 году, самом мятежном и неспокойном, никаких забастовок, митингов и манифестаций на Кемеровском руднике практически не было.
Короче говоря, жизнь у первых кемеровских углекопов была не такая уж убогая, голодная и беспросветная, как нам пытались внушить в советской школе. Нормально жили. Не богато, но и не бедно. Но тогда возникает вопрос – а чего это людям не жилось, и они вдруг так неожиданно и так самозабвенно бросились в объятия большевиков?
Красноречивый и более чем убедительный ответ, причем без всяких ссылок на пресловутый "возросший уровень классового сознания", дал один из руководителей сибирских большевиков В. Д. Вагин.
"С первых же дней революции, – писал он в статье "Сибирский горнорабочий в борьбе за власть советов", – горнорабочие начали готовиться к тому, чтобы вырвать шахты и рудники из рук их владельцев, рассматривая шахты и рудники, как свою будущую собственность или собственность государства..."
Иными словами, кемеровские шахтеры захотели стать владельцами предприятий, чтобы жить так же хорошо и богато, как капиталисты. Новая, большевистская власть посулила рабочим невиданное благоденствие (если те, конечно, ее поддержат), и заверила, что шахтеры всегда будут занимать привилегированное положение по сравнению с другими пролетариями. То есть жить они будут лучше всех. И, отчасти, свое обещание власть сдержала.

Второе пришествие иностранцев на кемеровский рудник произошло в мае 1922 года. Несколько лидеров международного рабочего движения во главе с голландским коммунистом С. Рутгерсом предложили В. И. Ленину восстановить разрушенную в годы Гражданской войны российскую экономику. Вождь мирового пролетариата с радостью принял спасительное предложение и позволил иностранцам создать на берегах Томи Автономную (Американскую) Индустриальную Колонию (АИК). Ленин понимал: для того, чтобы в стране заработал транспорт, металлургия, энергетика, необходим уголь. Естественно, выбор пал на Кузбасс. (Донбасс лежал в руинах).
Интересный факт. В 1921 году по распоряжению вождя на площади у Большого театра в Москве была насыпана шестиметровая гора угля, которую огородили чугунными чушками. На вершине инсталляции красовался кумачовый транспарант – "Коммунизм наступит, когда уголь и металл поженятся!" Тогда же Ильич произнес слова, ставшие сакральными для шахтеров: "Уголь – это настоящий хлеб промышленности, <...> без этого хлеба крупная промышленность всех стран распадается, разлагается, поворачивает назад к первобытному варварству..."
Всего в колонии за те 5 лет, что она существовала, было около 650 иностранцев, включая женщин и детей. Довольно много, если учесть, что все население Щегловска и Рудника составляло около 12 тысяч. Далеко не все они являлись чистокровными янки. В основном это были натурализованные американцы, то есть выходцы из стран Западной Европы: финны, австрийцы, венгры, чехи, поляки, югославы, евреи.
Руководителем Рудника являлся американский горный инженер А. Пирсон. Для начала он в 3 раза сократил штат бухгалтеров, сметчиков, учетчиков, десятников, кладовщиков. Увеличил число забойщиков на 18%. Несмотря на протесты, бессердечный американец выгнал ленивых русских инженеров из кабинетов и заставил их работать под землей. Кроме того, он модернизировал откатку угля, внедрил отбойные молотки и врубовые машины. По его предложению рабочая смена была сокращена с 8 до 6 часов.
После такой "американизации" производства и всего за 3 года добыча угля на Кемеровском Руднике возросла с 148 000 тонн до 1 328 000. То есть в 9 раз! Зарплата у русских горняков-аиковцев была в 2 раза выше, чем у рабочих советского "Кузбасстреста". Более того, она была значительно больше, чем у шахтеров Донбасса. То есть, это была самая высокая зарплата в горнорудной отрасли Советской России. Сами же американцы получали столько же, сколько и русские. При этом они не признавали никакие виды морального поощрения, распространенные у большевиков: почетные грамоты и звания, предпочитая получать за ударный труд надбавки и премии.
Подобно тому, как средневековые города возникали окрест монастырей и церквей, так и горняцкие поселки вырастали неподалеку от шахтных копров. А поскольку продолжительность жизни у обычной шахты такая же, как и у человека – 50-70 лет, то и жилье строилось на этот же срок. Горняцкий поселок - это избы, засыпухи, бараки, казармы, землянки. Как правило, после закрытия шахты умирал и поселок.
Кемеровские колонисты были первыми градостроителями, которые попытались превратить невзрачный горняцкий поселок в современный благоустроенный город. Они пригласили в Кемерово известного голландского архитектора Й. Б. ван Лохема. По его проектам на Руднике появились: длинные-предлинные дома, которые шахтеры окрестили "колбасами", двухэтажные коттеджи для инженеров, здания школы, магазина и другие сооружения. Ван Лохем стал использовать для строительства жилья кирпич, - материал куда более долговечный, чем дерево. Никогда прежде кирпичные дома для шахтеров в Кемерове не возводились. С этой целью голландец открыл несколько небольших предприятий по изготовлению стройматериалов.
Безусловно, оказавшись в Сибири, архитектор исходил из своего градостроительного опыта в Нидерландах. Он хотел создать на Руднике "Маленькую Голландию". Вместо бараков новатор предложил строить жилье типа таунхауса. У каждой семьи, живущей в таком доме, имелся отдельный вход и небольшой палисадник.
Иностранцы также электрифицировали жилища горняков, провели водопровод и канализацию. Наличие санузла в квартире, кстати сказать, местные власти рассматривали не иначе как проявление буржуазности. Бедного Й. ван Лохема даже "пропесочили" в газете "Кузбассе" за его "архитектурные извращения". Впрочем, кемеровским партийным аппаратчикам не нравилось в американском администрировании и многое другое. Например, то, что американцы увольняют русских людей с предприятия за то, что те не убирают навоз с улицы, штрафуют за перекуры во время работы. Не нравились дансинги, пикники, праздничные вечеринки. Но больше всего их раздражало то, что иностранная колония работает гораздо успешнее, чем советские предприятия. Едва ли не каждый день кемеровские чинуши жаловались на высокомерных иностранцев в Кремль. Там прислушались к "мнению снизу". В конце 1926 года Сталин ликвидировал колонию и изгнал иностранцев из Кемерова.
Если когда-нибудь археологам доведется вести раскопки на месте кемеровского рудника, то они придут к выводу, что "для эпохи развитого угля характерно появление у оседлых шахтеров кирпичных жилых домов вместо землянок".

Расцвет эпохи угля в Кемерове пришелся на 30-50 годы ХХ века. Именно в это время город стал неофициально называться Углеградом, что абсолютно точно отражало его историческое предназначение. Это название в качестве метафоры часто использовалось в газетных передовицах, победных реляциях и речах и вполне могло бы стать новым топонимом. Тем более что начале 30-х годов жители Щегловска как раз подыскивали новое имя городу. Они предлагали: Гигантск, Октябрьск, Владленск, Кузбасск, Свобода, Победоносец, Революция. Но чаще всего – Углеград.
Однако власти предпочли "Кемерово", поскольку так называлась железнодорожная станция и Рудник. Кроме того? они исходили из того, что у топонима "Кемерово" была международная известность. Как сказал тогдашний председатель горсовета С. А. Озеров "Щегловск нужно переименовать в Кемерово... В Америке и Англии знают именно Кемерово, так как в нем находилась АИК". Если исходить из этой логики, то можно сделать вывод: не было бы на берегах Томи американцев, назывался бы город - Углеград. А раз они жили здесь, значит – Кемерово.
Чем больше в городе появлялось угольных предприятий, тем больше он становился Углеградом. В 1929 году была заложена шахта "Пионер". Затем последовали шахты "Октябренок", "Южная", "Северная", Бутовская", "Промышленновская", "Ягуновская", разрез "Кедровский". Подготовкой рабочих кадров поначалу занимались несколько профтехучилищ, а позже горный техникум, институт. Открывались детсады, школы, клубы, библиотеки, больницы, столовые и прочие городские объекты. Там? где появлялся шахтовый копер, там возникала жизнь.

Каждая историческая эпоха вносит нечто новое в быт, нравы, традиции, и даже внешний облик людей. Великая угольная эпоха – не исключение. Еще каких-то 25-30 лет назад даже ребенок знал, что? если по улице идет мужик, а у него черный ободок вокруг ресниц, значит это шахтер. В городских поселениях на Бутовке или Ягуновке практически все взрослое население работало на шахтах. Это было время, когда горняком мог оказаться ваш сосед по дому, попутчик в трамвае, "крайний" в очереди за водкой. Сейчас нет. Сегодня людей с "угольным макияжем" в бывшем "Углеграде" уже не встретишь.
Чем отличался шахтер от других кемеровчан? Если кто-нибудь когда-нибудь захочет написать обобщенный портрет кемеровского шахтера, то он должен учесть следующее.
Первыми шахтерами на Руднике были сибирские крестьяне и переселенцы из Нечерноземья. Они шли работать на копи, чтобы подзаработать деньжат, а потом вернуться в деревню.
В 1913 году на кемеровских шахтах и штольнях появились первые квалифицированные рабочие, которых "Копикуз" привез из Донбасса. Через пару лет на Руднике появились также немецкие, австрийские, венгерские, чешские военнопленные. По просьбе "Копикуза" они были направлены сюда из концентрационных лагерей Новониколаевска и Томска. Для пленных на правом берегу были построены бараки, рассчитанные на 300 человек.
Сразу после Гражданской войны власти пригнали на Рудник трудоармейцев. Это были солдаты, которых сразу после демобилизации направляли "дослуживать" на трудовой фронт. Они работали на шахтах, заводах, строительстве дорог.
Потом появились ссыльные спецпереселенцы: раскулаченные крестьяне, "враги народа", "вредители", а также неблагонадежные поволжские немцы, прибалты, "западенцы" из присоединенных территорий.
А еще на кемеровских шахтах работали, так называемые, "тылоополченцы". Последние были все равно, что каста неприкасаемых, самые бесправные и презираемые люди. Они не имели избирательного права, им было запрещено учиться даже в профтехучилищах, не говоря уж о техникумах и институтах. Также они, даже если у них имелось образование, не могли занимать руководящие должности, и все потому, что эти бедняги являлись выходцами из дворян, банкиров, купцов, духовенства. Жили "тылоополченцы" отдельно от других рабочих, в землянках, летом – в шалашах. Беременные женщины и подростки работали наравне со всеми. Дочки этих несчастных людей не могли выйти замуж за "настоящего" пролетария, поскольку никто не хотел связываться с "бывшей". Таких отверженных на Кемеровском руднике было довольно много. Точных цифр у меня нет, но известно, что на шахте "Диагональная" они обеспечивали 40% угледобычи.
Теперь о национальностях. Как известно, каждая нация, каждая народность имеет свои отличительные, своеобразные, присущие только ей признаки. Далеко не всегда людям разных культур удается найти общий язык. Но шахтерская среда обладает одним удивительным свойством – она сглаживает этнические и религиозные различия.
В предвоенные годы Кемеровский рудник - это скопище инородцев, приехавших сюда либо на заработки (таких было немного), либо в ссылку (большинство). Однако далеко не каждый пришлый человек стремился попасть на шахту. Кроме русских, в забои охотно шли: украинцы, белорусы, татары, башкиры, мордва, поляки, немцы. Конечно, встречались и представители других народов, например, "столыпинские" латышские и эстонские переселенцы, обрусевшие чехи и даже китайцы и греки. Но их можно было по пальцам пересчитать.
По словам бывшего директора шахты "Северная" М. И. Найдова: "В забое работали исключительно русские, украинцы, немцы и татары. Правда, некоторые татары, а еще больше – башкиры, хотели стать коногонами. Тут им равных не было". Американец А. Пирсон, главный инженер Кемеровского рудника в годы АИКа, писал, что те люди, которых принято называть "русскими шахтерами", на самом деле, "это собственно русские и татаро-монголы, то есть татары". В городе в то время было 2 татарских школы, 1 чувашская и 1 американская для детей колонистов.
Хотя в начале 30-х годов в Кемерове находилось более 3 тысяч сосланных казахов – они жили в ауле за Искитимкой – на угледобыче пугливых дехкан не использовали. Равно как и других нацменов из Среднеазиатских и Закавказских республик. Среди инженерно-технических работников, бухгалтеров, разумеется, встречались евреи, однако ни один из них в забое замечен не был.
Работа под землей, где превыше всего ценились сплоченность и взаимовыручка, объединяла людей в единое целое. Православные шахтеры легко находили общий язык с поляками-католиками, башкиры-суниты с немцами-баптистами. В этом смысле, шахтеры самый, что ни на есть, дружный и сплоченный народ.
До сего момента речь шла только о мужчинах-шахтерах. За 300 лет Великого угольного века ни в одной стране мира женщины в забоях не работали. Подчеркиваю, именно – в забоях! Ни в Англии, ни в Германии, ни в Российской империи.
Но у большевиков были свои представления о роли женщин в новом обществе. После того, как великий вождь мирового пролетариата заявил: "Каждая кухарка должна научиться управлять государством", по всей стране началась "трудовая эмансипация". И Кемерово – не исключение.
Вот фрагмент из статьи, опубликованной в газете "Кузбасс" летом 1939 года.
"Жены шахтеров и инженерно-технических работников шахт треста Кемеровоуголь единодушно откликнулись на мероприятия партии и правительства о повышении угледобычи. На прошедших собраниях домохозяек на шахтах треста десятки женщин изъявили желание работать в шахте. Домохозяйка тов. Баталова на собрании жен горняков шахты "Пионер", где присутствовало около 300 женщин, заявила: "Женщины в нашей стране равноправны с мужчинами. Партия и наш любимый вождь и учитель товарищ Сталин создали все условия для того, чтобы женщины в стране социализма были подлинными строителями коммунистического общества. Я первой изъявляю желание работать в шахте и призываю всех домохозяек, имеющих возможность работать в шахте, последовать моему примеру".
Обычно женщины? если устраиваются на работу, то предпочитают трудиться в женском коллективе, а не в мужском. Выбирают такое место, где полегче, чтобы хватало сил и на воспитание детей, и на ведение хозяйства.
Но кемеровские женщины были сделаны из другого "теста". Оказавшись в горняцком городе, эти малообразованные крестьянки преследовали только одну цель – выжить. У них имелось только две возможности: либо выгодно выйти замуж, либо найти хорошую работу.
Шахта представлялась вполне перспективным местом – тут можно было не только иметь приличную зарплату, но и прослыть героем. В 30-е годы по всему городу висели плакаты с изображением веселой девушки в шахтерской робе, с отбойным молотком на плече. "Если женщина – шахтер, то она уже герой!" Вполне естественно, что кемеровчанки, как и подобает слабому полу, легко велись на заманчивое предложение. В 1928 году доля женщин среди шахтеров составляла 3,2%, а в 1936 году - уже 21,2%. То есть каждый пятый шахтер - женщина!
При всей, казалось бы, бесчеловечности кампания по приобщению женщин к горняцкому труду позволила решить острейшую проблему дефицита шахтерских кадров в довоенное время, но особенно – в годы войны.
К концу 1942 года на кемеровских шахтах работали 1314 женщин. Это - 37% от всех рабочих. Из них 321 – в забоях, 78 были взрывниками.

Имена бригадира Валентины Спировой, машиниста электровоза Марии Беликовой с шахты "Северная" и забойщиков Али Альковой и Марии Давыдковой с шахты "Бутовская" не сходили со страниц газеты "Кузбасс". Далеко не каждая мужская бригада могла соперничать с ними. Эти женщины-шахтеры и в самом деле стали героями. Настоящими, а не плакатными.
Сохранились воспоминания горнячки с шахты "Мазуровская" Л. А. Абакумовой, которая честно рассказала о том, как она работала в годы войны.
"Забои, выработки сильно заливало водой. Мы выходили мокрыми на поверхность. Проблема была в том, что мы работали в собственной неприспособленной одежде. Представляете ползающих по выработкам женщин в юбках? Не выполнишь норму – не выходишь из шахты. План, норма – это обязательно... Много было бытовых неудобств на шахте. Меня, молодую девчонку, очень смущала общая с мужчинами мойка. Мылись в небольшой комнатке, толкаясь телами. Потом все-таки привыкла и не обращала внимания на мужчин, как, кстати, и они на нас. За смену так наработаешься, что мечтаешь только добраться домой и выспаться".

Поскольку обитатели Углеграда жили в новой социально-экономической формации, то они стали несколько иными людьми.
Опасная работа под землей порождала чувство некоторого превосходства над представителями других профессий. Приличная зарплата давала ощущение собственной значимости. Всенародная любовь и чиновничья лесть в адрес горняков вызывало в их душах тщеславие. Произошло перерождение, о чем, собственно говоря, и заявлял К. Маркс: "Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание".
Шахтер-трудяга стал представителем пролетарской элиты и самым преданным защитником советской власти. И в этом нет ничего удивительного. Еще вчера бывший копикузовский шахтер жил в бараке, а теперь он получал двухкомнатную квартиру в новом кирпичном доме. Прежде он проводил отпуск дома, а сейчас в санатории. Даже в годы войны ему полагались продуктовые карточки первой категории, такие же, как у начальников высокого ранга.
Власть буквально пестовала горняцкую элиту, награждая ударников труда орденами и медалями, именными часами и портсигарами, отрезами сукна и кожаными ботинками. Рапорты шахтеров о перевыполнении годового плана всегда публиковались на первой странице газет. Их обсуждали на планерках перед началом смены. Ко всему прочему, партия и комсомол охотно пополняли свои ряды угольщиками. Они считались самими преданными и благонадежными людьми. Для шахтеров не существовали квоты на прием в партию как для педагогов, врачей, ученых и прочих интеллигентов, то есть работников умственного труда.
Вот так у советских людей Великой угольной эпохи появилась непоколебимая вера в светлое будущее. Говоря научным языком – религия. Вот так появился могучий советский энтузиазм, о котором мы сегодня говорим с гордостью и романтическим упоением и который и в самом деле был живой энергией масс.
Парадоксально, но тот чудотворный энтузиазм, который охватил людей в полуголодные 30-е годы, (с 1929 по 1935 годы все продукты питания отпускались по карточкам), начисто улетучился в конце 80-х, когда страна вновь оказалась на грани продовольственного коллапса. Вновь жить с карточками и талонами на руках советские граждане больше не захотели. И первыми, кто не захотел "жить без колбасы и мыла" были шахтеры. Не металлурги, нефтяники, машиностроители, а самые преданные советской власти люди – горняки.
Многие историки полагают, что развал СССР начался с шахтерских забастовок летом 1989 года. Все верно. Но также верно и то, что крушение советской империи в аккурат совпало с началом заката Великого угольного века.
Вряд ли те бунтари, которые вышли на площадь Советов с лозунгами о социальной справедливости, полагали, что всего через 10 лет они и еще многие тысячи работников "всесоюзной кочегарки" после закрытия кузбасских шахт останутся без работы.

Кемеровские шахтеры прослыли самыми сильными рудокопами в мире. В начале 30-х годов забойщики Мингелей Шакиро, Шербаков и Бахтигорев обычным кайлом подрубали за смену 25-30 тонн угля. Для сравнения: норма выработки у забойщика с отбойным молотком составляла всего 7 тонн. Пылкие рабкоры, то есть рабочие, которые писали заметки в "стенуху" (стенгазету), призывали забойщиков учиться работать кайлом, а не полагаться на отбойный молоток. "Если техника сломается, ее чинить замучаешься. Простой! Потеря времени! А обушок никогда не подведет", - поучал один из стенгазетчиков. Выемка угля вручную на Руднике в то время составляла 98%.
Но какие бы чудеса работы с кайлом не показывали кемеровские рудокопы, без современного оборудования и технологий им было не обойтись. Так как отечественное машиностроение выпуск горной техники еще не освоило, то врубовые машины ("Суливан"), ленточные конвейеры, электродвигатели, подъемники и даже шахтерские электролампы приходилось покупать заграницей.
Сохранилось интересное свидетельство о том, как внедрялась иностранная техника на шахтах.
"Посмотреть на диковинную американскую машину, подрезающую мощные угольные пласты, собралось много шахтеров. Они с опаской обходили ее со всех сторон, косились на американца-машиниста... Потом пришли тяжелые "Суливаны", и врубовка вошла в шахтерский обиход. Авторитет врубовки на руднике колоссально возрос. Шахты требовали: "Даешь врубовку!" Машины прибывали, и с новой силой разгоралось на шахтах соревнование врубмашинистов".
К 1937 году после модернизации кемеровских шахт удельный вес механизированной добычи вырос до 95% и был даже выше, чем на шахтах Донбасса.
После изгнания аиковских специалистов из Кемерова в 1926 году, советская власть поняла, что поступила опрометчиво и спустя 5 лет завербовала в Западной Европе и США 1500 горных инженеров и техников для работы на кузбасских шахтах. В частности, "американцы" (так в то время называли всех иностранцев) занимались модернизацией шахты "Щегловская 1-я".
"Ударники первой Щегловской будут рапортовать пленуму горкома ВКПб новой победой в проходке шахты, - восторженно писала в 1932 году газета "Кузбасс". - В борьбе за овладение техникой проходки шахт способом замораживания в условиях недостачи материалов и оборудования рабочие и технический персонал шахты Щегловская 1-й совместно с иностранными рабочими и специалистами одержали крупную победу."
В 1932 году в стране развернулось массовое патриотическое движение под лозунгом "Догнать и перегнать в техническом отношении развитые капиталистические страны". Сокращенно – "ДИП". Чуткие к призывам партии кемеровские шахтеры в 1932 году внесли свои коррективы в этот почин. Они поставили перед собой задачу "Догнать и перегнать Рур", самый мощный угледобывающий район в Германии.
Самонадеянные кузбасские стахановцы пообещали, что через 10 лет, то есть в 1942 году, выдадут на-гора 25 миллионов тонн угля. Это было смелое, но абсолютно нереальное обещание. В 1937 году немецкий Рур производил 185 миллионов тонн каменного угля. (Кузбасские угольщики приблизились к этому рубежу только в 2008 году – 183,2 млн. тонн). Не могли увеличить добычу угля ни ежедневные сверхурочные, ни еженедельные бесплатные субботники, ни даже сеть закрытых магазинов и столовых, которые появились на Руднике летом 1939 года. Они предназначались для дополнительного стимулирования стахановцев. Догнать и перегнать Запад не удалось.
Единственное достижение соревнования "ДИП" – это то, что советский словарь личных имен пополнился новыми двойными антропонимами: Догнат-Перегнат или Догнатий-Перегнатий, а для близнецов отдельно - Догнат и Перегнат. Кемеровский ЗАГС зафиксировал по крайне мере 8 случаев, когда родители давали мальчикам имена, которые в буквальном смысле олицетворяли советскую угольную эпоху.
Как и все трудящиеся, кемеровские горняки не просто работали, чтобы прокормить себя и свои семьи, а участвовали в социалистическом соревновании. Во всяком случае, в то время слова "работать" и "участвовать в соцсоревновании" являлись синонимами. Едва ли не все бригады, смены, участки на кемеровских шахтах носили звание "Коллектива коммунистического труда".
Существовали десятки видов массового движения трудящихся. Кроме упомянутого "ДИПа", горняки участвовали в соревнованиях: "Превратим Кузбасс во второй Донбасс", "бригад-миллионеров" (т.е. тех, кто добывал 1 миллион тонн угля в год), в движениях "за экономию и бережливость", "за устойчивый очистной фронт", "Плюс 600"и других починах.
Когда в 1984 году в Кемерово приехали немецкие шахтеры из Северной Рейн-Весфалии, на официальном приеме в обкоме партии они спросили: "Как удается одной бригаде выдать на-гора миллион тонн?" На что главный коммунист Кузбасса Л. А. Горшков хвастливо произнес: "Секрет прост. У нас же есть социалистическое соревнование!" Что это такое – понять немцам было не под силу. Они пришли к выводу, что в Германии можно и без всякого соцсоревнования вкалывать меньше, а получать больше, чем их русские коллеги.
За участие в соцсоревновании шахтеры получали ордена и медали, им присваивалось звания "Героя Социалистического Труда", "Почетного шахтера", "Лучшего по профессии".
Например, в 1948 году, в канун первого Дня шахтера звание Героя соцтруда получил прославленный проходчик шахты "Центральная" Е. А. Бурлов, звание "Почетный шахтер" кемеровчане: Г. Кротова, М. Первушина, Я. Храпов, Ф. Крылов. В 70-е годы звание Героя Социалистического Труда было присвоено бригадирам А. Д. Ракитянскому, И. М. Алисову. Имя первого увековечено в названии улицы, имя второго шахтера носит Дом культуры в Ягуновке.
Вовлеченные во всеобщее социалистическое соревнование, обвешанные медалями, значками и почетными лентами, кузбасские шахтеры, как и многие другие трудящиеся, стали не только говорить, но и думать по-советски. Вот несколько фрагментов из классного сочинения в одной из вечерних школ для шахтеров. Тема – "Что такое счастье?" Учащиеся – люди взрослые, семейные.
Г. Мокропуло (мотористка): "Полная механизация и автоматизация добычи угля намного облегчили труд шахтера. В этом я вижу, конечно, счастье. Нашей шахте присвоено высокое звание коллектива коммунистического труда".
Е. Худяшов (такелажник): "Люди, создающие себе светлую жизнь, борющиеся за мир для всех народов земного шара - самые счастливые люди на земле".
С. Козин (слесарь): "Разве не счастье, что мы живем в стране, строящей коммунизм, строящей мир во всем мире?!"
В. Специанова (ламповщица): "Только лишь труд, принесенный на пользу народу... делают человека по-настоящему счастливым".
Как видим, никто из шахтеров-вечерников не упомянул ни о детях, ни о семье, ни о моральном, ни, тем более, о материальном богатстве. Отсюда можно сделать вывод, что в СССР в период Великого угольного века возник особый вид неоантропа - homo soveticus carbonarius ("человек советский угольный"). Говоря по-простому – советский шахтер.

Само собой понятно, что появление новой пролетарской элиты в горняцкой робе не могло не отразиться на культурной жизни города. В 1949 году кемеровский писатель А. Н. Волошин опубликовал роман "Земля Кузнецкая". Произведение, в котором рассказывалось о трудностях работы кузбасских шахтёров во время выполнения планов первой пятилетки, очень понравилось И. В. Сталину. В 1950 году А. Н. Волошин стал Лауреатом Сталинской премии. Некоторое время роман имел успех у советских читателей и даже был признан классикой соцреализма. Более того, название романа "Земля Кузнецкая" с легкой руки писателя стало крылатым выражением, расхожей метафорой.
Вслед за патриархом кузбасской литературы А. Н. Волошиным многие поэты и прозаики так или иначе затрагивали шахтерскую тематику. Иногда это были очень талантливые произведения, в основном, у поэтов. Иногда – не очень. Кемеровский литератор Рехлов даже написал исторический роман о М. Волкове "Рудознатец".
Время от времени на сценах кузбасских драмтеатров появлялись спектакли по "шахтерским" пьесам местных литераторов: З. Чигаревой, И. Балибалова, Ю. Мирошниченко, А. Волошина. Однако особенного успеха эти спектакли не имели и держались в репертуаре недолго. Постановщики говорили, что пьесы слабые, а драматурги считали, что это артисты никудышные.
Вероятно, из всех кузбасских деятелей искусств чаще всего к шахтерской теме обращались художники. Специалисты говорят, что у каждого кузбасского мастера была хотя бы одна работа, посвященная горнякам. В фондах Кемеровского областного музея изобразительных искусств хранятся десятки, если не сотни интересных произведений, созданных "местночтимыми" кузбасскими классиками: А. Кирчановым, П. Черновым, Н. Вертковым, В. Сусловым, А. Дроздом, В. Треской и другими.
Такое чрезмерное тяготение к шахтерской теме народный художник РСФСР, бывший фронтовик А. Н. Кирчанов объяснил так: "Для меня шахтер – это тот же солдат, который никогда не знает, останется ли он в живых после боя".

Языкастые журналисты объясняют это влечение довольно цинично: "Художник чувствует себя счастливым, когда рисует шахтера, который в это время кайлит уголь".
Как известно, большое видится на расстоянии. Если когда-нибудь, спустя много-много лет, люди придут в Кемеровский музей ИЗО и посмотрят работы местных художников ХХ века, у них не будет никаких сомнений, что эти творения были созданы в Великую угольную эпоху. Они будут с любопытством рассматривать натюрморты с изображением шахтерских "тормозков", портреты суровых людей с чумазыми лицами, пейзажи с видами "лунных" ландшафтов кузбасских карьеров. И кто знает, возможно, они будут испытывать такие же глубокие чувства, как и мы, когда рассматриваем "шахтерские" картины Винсента ван Гога...

В 70-е годы в Западной Европе стали закрываться шахты. Сначала в Голландии и Бельгии, затем в Германии и Англии, а в конце ХХ века и у нас в России. Центры мировой добычи угля переместились в Китай, Австралию, Южную Африку. Производство угля год от года растет, но в мировой экономике он уже не является тем "хлебом промышленности", каким был прежде. "Горючий камень" уступил лидерство нефти и газу.
В тех странах, где прошла реструктуризация, сегодня на месте бывших шахт – музеи. Мне довелось посетить самые известные: Горного дела в Бохуме (Германия), Горняцкой славы (Колорадо, США), "Гвидо" (Силезия, Польша), "Черное золото" (Лимбург, Голландия), "Соверен Хилл" (Балларат, Австралия). Нет смысла рассказывать – как там? Достаточно заметить, что в этих исторических зонах бывает до 1 миллиона туристов в год. Главное другое.
Практически все эти музеи создавалась не тогда, когда под снос пошел последний копер, а как раз во время самой реструктуризации. То есть создание угольных музеев было частью программ ликвидации шахт. Это было очень умное решение, потому что с одной стороны, все, что необходимо для будущего музея – под рукой, имитации не требуются. С другой – появляются новые рабочие места и какая-никакая прибыль. Я уж не говорю о том, что такой музей – это своего рода дань уважения шахтерам и центр патриотического воспитания молодежи.
Кемерово располагает значительным количеством артефактов Угольного века. Имеются несколько памятников: обелиск в честь открытия М. Волковым угольного месторождения (1957), памятник рудознатцу (1968), монумент "Память шахтерам Кузбасса" (2003), скульптурная композиция "Святая великомученица Варвара – покровительница шахтерского труда" (2007) и другие. Но все эти памятники (в честь кого-то или чего-то) имеют к истории Углеграда опосредованное отношение. Постфактум.
В то же время некоторые исторические здания времен Копикуза и АИКа хорошо сохранились и имеют вполне достойный вид. Некоторые нуждаются в реставрации. О том, что Кемерово когда-то был кузбасским центром "угольной цивилизации" напоминают также городские топонимы. Названия 60 улиц имеют шахтерские корни.
Вроде бы сам Господь Бог велел создать в Кемерове музей Великого угольного века. Но...
Когда в городе не осталось ни одной шахты, наверное, пришел черед подумать о том, как сохранить память о Великом угольном веке, подумать о создании в столице Кузбасса нового культурного и научного центра – Музея угля. Причем, музея мирового уровня!
Экспозиция "Шахта", которая сегодня ютится на каких-то жалких 87 кв. м. в подвале кемеровского музея-заповедника "Красная горка", по большому счету, это не музей, а музейный уголок. Закуток какой-то.
Строить здание под новый музей не надо. И дорого, и глупо, поскольку имеется большое каменное здание, в котором работали отцы-основатели угольной промышленности Кузбасса. Бывшая контора "Копикуза" (ул. Гравийная, 40/1) пустует.
Вот если бы нашлась такая золотая головушка и сделала бы в этом здании музей Великого угольного века! Вот это и был бы настоящий шахтерский праздник!

Публикуется без правок и сокращений с разрешения семьи Владимира Сухацкого.