Нудный Кемерово

Катька, моя одногруппница, позавчера спросила меня: “Пойдёшь кататься на льдине?” Я удивилась: “Это как? Июнь же месяц!” “Глупышка, это такое клёвое место в центре под самым носом у мусоров. Только свои, системные люди.”
На следующее утро, мы с ней встретились у Главпочтамта и пошли во дворы Советского.
Главным было незаметно просочиться в соседний с кафе “Льдинка” подъезд, как будто бы ты здесь живёшь. Потом мы тихонько поднялись по лестнице наверх до последнего этажа. Жильцов в этом подъезде было мало, и мы, к счастью, никого не встретили. Говорят, что какие-то бабки здесь обитают, но они — двухклеточные (две квартиры на одной лестничной площадке - С.К.), летом живут на дачах и в городе почти не светятся. Замка на чердачной двери не было. Мы тихонько приподняли щеколду и аккуратно проникли в “священный лес”. Прошли по чердаку, изрядно засранному голубями и через слуховое окно вылезли на крышу. Здравствуй, Льдина!

— Привет, пионерки! Смоком угостите? — улыбчивый черноволосый парень подбирал на гитаре аккорды к битловской Мишель, я протянула ему сигарету.
Познакомились. Это — Бурундук, так его здесь все зовут. Прикольный, я бы с ним потусила.

В тот день на Льдине было человек десять. Всё загорали без труселей. Клёво! В универе все так задвинуты на прикиде, что просто чума, только и думают где бы достать фирму покруче, а тут — естественная красота без лейблов.

Олдовых на крыше не было. Да, я думаю, олды уже давно только по флэтам сидят. Чё им за кайф тут своими сдутыми шариками друг перед другом трясти? Если бы на Льдине были какие-нибудь возрастные тёти, я бы напряглась, а так — все из одного флакона.
Да, кстати, дабла (туалет - С.К.) здесь нет. Если нужно по маленькому, то можно найти укромный уголок на чердаке. А по большому — беги в кусты.

Место здесь, конечно, реально тусовое, но светить им перед каждым встречным-поперечным нельзя, чтобы не запалить. Главное правило Льдины: не приводи кого попало. Некоторые, говорят, здесь даже найтят (найтить — провести ночь — С.К.) под звёздным небом. Если тебе повезло и тебя сюда вписали, то фильтруй кого френдить на Льдину, а кого не стоит, чтобы не обломать ништяки тусе. Я пока даже не знаю, кого из своей группы я бы сюда пригласила. Катьку? Так вот она — лежит рядом со мной, блистает, как греческая богиня, всеми своими красотами. Побрила всё, как на первое свидание.

У Uriah Heep только что вышел альбом “Fallen Angel” (12-й студийный альбом британской Uriah Heep вышел в свет в сентябре 1978, поэтому, скорее всего, Алиса пишет в своём дневнике летом 1979 года - С.К.), и мы улетали под него с какого-то задрипанного кассетника...

Я разделась под «Falling in Love», как будто сбрасывала с себя не шмотки, а все налипшие приличия, стереотипы, мамины наставления, завкафедровские нотации про моральный облик студентки. К черту — всё! Хочется по-настоящему — так, чтобы шершавый бетон впивался в кожу, чтобы солнце палило по соскам, чтобы курево на голодный желудок било прямо в лобные доли. Хочется без повода, без смысла, без расписания.
На мне остались только очки и пятка в руке.

Катька ржала, как ненормальная, когда я стала танцевать под музыку на краю крыши, крутясь, как сумасшедшая балерина. У меня даже была мысль — а что если шагнуть вперёд? Не чтобы разбиться, а чтобы вспорхнуть. Такой горячий, летящий момент, когда кажется, что ты — выше всего этого города, выше учебок, планов, долга, всей этой замуты. Что ты не кусок такого же говна, как всё вокруг.

— Алиса, ты долбанутая, — сказала мне Катька, утирая слёзы от смеха.
— Зато настоящая, — ответила я ей и плюнула вниз, на наш элитный заповедник — Советский проспект.
В ту секунду я была богиней. Ни один мужик, ни один препод, ни один мент не мог дотянуться до меня. Я была свободной, а это — самая редкая валюта в нашем мире.
Льдина стала моим порталом. Я не знала, что буду делать осенью, как сдам экзамены, кто я вообще в этой жизни. Но в тот момент мне было на всё это абсолютно плевать. Главное — лето, солнце, Льдина, кассетник и мы. Всё остальное — потом.

Он подошёл ко мне, когда солнце уже сползло с крыши, и мы лежали с Катькой, уставшие, как после оргии. Он принёс бутылку портвейна и два яблока.
— Ешь, богиня, яблоко, — сказал он, — только не заводи змея.

Я усмехнулась.
— У меня уже давно в животе сад змей. Все шипят и шевелятся.
— Тогда я буду Адамом. Голым и слегка под градусом.
Мы ушли за вентиляционный короб. Там была тень, кирпичная стена, ветер и тишина. Он сел, облокотился. Я — рядом. Так, чтобы плечо коснулось его руки. Спина в его ладони — горячая, как камень после полудня. Он медленно провёл пальцами по моей шее. Не торопясь. Будто читал на мне стихи по Брайлю.
— Ты странная.
— А ты сам-то нормальный?
— Я — потерянный. Но ты — та, кто может не дать мне пропасть.

Губы были терпкие от портвейна и соли. Всё это было не как в кино. Жарко, неловко, по-настоящему. Гвоздик впился мне в спину — и я рассмеялась.
— Что?
— Нас тут сейчас ворон увидит и упадёт в обморок от разрыва шаблона.

Мы не тра…лись в ту ночь. Мы просто лежали, прижавшись друг к другу. Он гладил мои волосы, а я слушала, как у него где-то там далеко стучит сердце.

Пока город сопел внизу, мы лежали на крыше, укрывшись тонкой плёнкой нашей любви и ворованной нежности. Слушали, как где-то вдалеке лает собака, как ветер играет бетонными краями. Он рассказал, как его отчислили с физфака. Как ушёл в самиздат и печатал на машинке "Контркультуру" на листах папиросной бумаги. Как однажды хотел сбежать в Индию, но у него даже паспорта не было.
— А ты? — спросил он.
— Я? Я просто хочу остаться собой. Хоть где-то. Хоть с кем-то.

На рассвете мы курили, сидя в обнимку. Ни один из нас не знал, будет ли «потом». Льдина не про это. Она не терпела планов, не уважала продолжений. Это место — для мгновений.

И если когда-нибудь, спустя годы, я снова услышу “Falling in Love”, я, может быть, усмехнусь. Может быть, заплачу. Но точно вспомню — этот взгляд, эти пальцы, бетонную прохладу под лопатками и город, раскинувшийся внизу, как декорацию к нашему с Бурундуком лету.